Сережа и Маркиз-Убоище одновременно, уловив в ведьминых глазах нехороший огонек, кинулись между ней и отцом Амвросием, чтобы принять удар на себя.
Но тут раздался дикий и долгий рев.
Возможно, так ревел какой-нибудь диплодок в доисторическом лесу, когда ему в глотку впивался саблезубый тигр. Или же так голосил тиранозавр в момент наивысшего блаженства от слияния с тиранозаврихой. Человек исторгнуть эти звуки не мог – не то у него устройство глотки.
Вслед за воплем раздался страшный грохот.
– Господи Иисусе! – воскликнул отец Амвросий, крестясь, и одновременно Маркиз-Убоище брякнул нечто уж вовсе непотребное.
Лилиана же кинулась прочь из тренерской.
– Стойте! – крикнул Сережа. – Ничего страшного! Это Вася!
Но Лилиана уже выскочила в зал.
– Будь он неладен! – пожаловался Сережа филармоническому артисту и бывшему энергетику. – Сто раз ему говорил! Нет – орет, как резаный!
– Да кто орет-то? – возмутился отец Амвросий. – К тебе жильцы еще милицию не вызывали?
– Да Вася же… Он у нас суперкачок. Знаешь, как он однажды выразился?
И, пользуясь отсутствием Лилианы, Сережа процитировал:
– «Ничего что у меня почки больные, печенка сдохла и не стоит – зато я большой!»
– Господи, прости дурака, ибо не ведает, что творит, – горестно, но совершенно неканонически отвечал красавец-батюшка.
– Он, когда жмет больше двухсот, всегда орет, – продолжал Сережа. – Когда жим лежа – еще полбеды, у него хоть ребята штангу принимают. А когда жим вверх – он ее об пол бросает. Однажды с грифа замки соскочили, блины разбежались, хорошо, никто по ногам не схлопотал.
– Он дурак? – деловито спросил Маркиз-Убоище.
– Дурак, – подтвердил Сережа.
Вернулась несколько смущенная Лилиана.
– Я думала, там кому-то плохо, – объяснила она. – Они что, все так вопят?
– Избранные, – и Сережа, сообразив, что суперкачок Вася спас ему совещание, немедленно стал рассаживать гостей за столом переговоров.
Столик имел две длинные стороны и два торца – как раз по числу присутствующих.
Лилиану нельзя было сажать рядом с отцом Амвросием. Но Сережа и не хотел, чтобы возле нее оказался Маркиз-Убоище. Артист, поглядывая на ведьму, только что не облизывался плотоядно. Странно будет, если они, плюнув на совещание, не займутся вплотную друг другом. А как прикажете устраивать за одним столом четверых собеседников, чтобы один из них не контактировал с двумя? Эта геометрическая задачка решения не имеет!
И Сережа возвысился до вранья.
– Стол нельзя двигать, – сказал он. – Как стоит у стенки, так пусть и стоит, а то я его вообще никогда не починю.
Лилиану он усадил у одного торца, возле розетки и чайника – инстинктивно, потому что у него даже подсознание знало – женщину надо приставить к кормежке. Сам сел рядом, слева от нее, слева от себя поместил Маркиза-Убоище, за дальним же торцом столика сел отец Амвросий.
– Если тут пойдет речь о черной магии, то я удаляюсь, – звучно заявил красавец-батюшка.
– Если тут начнутся дешевые проповеди, то я удаляюсь, – уже плотно сев, парировала ведьма.
Сережа кашлянул.
– Я собрал вас всех, чтобы вместе разработать план действий, – сказал он. – Все вы в курсе последних событий. Отец Амвросий отыскал шкатулку. Надо придумать, как забрать ее оттуда и вытащить из камней Майку и Данку. Звучит дико – но иначе не получается. Отец Амвросий, вот этот человек привел к Наследнику грабителей. Давайте-ка попробуем от него добиться, как он с ними познакомился, что он о них знает, и нет ли в этой информации ключика к особняку…
И тут такое началось!
Сперва Маркиз-Убоище клялся, что познакомился с одним из тех трех по пьяной лавочке, после репетиции, и паспорта не спрашивал, отец Амвросий пытался добиться от него словесных портретов, Лилиана требовала оставить ее с артистом наедине – уж она покопается в его подсознании! Все вопили одновременно – а инициатор этой склоки сидел молча, как огромный каменный фараон в Луксоре, все яснее понимая, что план действий придется составлять ему самому. И брать на себя ответственность – равным образом.
Потом заговорщики устали галдеть – и дело сдвинулось с мертвой точки. Как ни странно – к выгоде Маркиза-Убоища.
– Послушайте, а если его напоить? – сообразила ведьма. – Трезвый он действительно ни черта не вспомнит.
Что свидетельствовало о знании мужской психологии вообще и артистической – в частности.
Отец Амвросий встал.
– Если тут не только чернокнижие, но еще и пьянка, то мне оставаться неприлично, – заявил он.
Встал и Сережа.
– Пьянки не будет, – заявил он. – Под мою ответственность.
Пока бывший энергетик позволял бывшему электронщику себя уговорить, ведьма с артистом принялись шептаться – и, как оказалось позднее, прямо в тренерской перешли на «ты».
Отец Амвросий проследовал на свое место, сел и сделал скорбный лик. Всем видом он показывал – не корысти ради, а для вызволения двух женщин из когтей мистики спасением души жертвую…
Оглядев свое притихшее воинство, Сережа понял, что за бутылкой идти некому. Лилиану посылать – неприлично. Отца Амвросия – тем паче. Маркиза-Убоища – может не вернуться. Сам же он боялся оставить компанию без присмотра. Не передрались бы…
На басню «Лебедь, Рак и Щука» наложилась древняя логическая задачка «Волк, коза и капуста».
И потому Сережа вышел в зал, подошел к студенту Вадику и попросил его срочно принести в тренерскую бутылку дешевого коньяка. Вадик, потрясенный явлением среди штанг и тренажеров красавца- батюшки, закивал и смылся прежде, чем Сережа выцарапал из кармана узких джинсов кошелек.
Лилиана оказалась права – алкоголь пробудил глубинные слои артистического подсознания.
– Вспомнил! – воскликнул филармонический артист после второй рюмки. – Мы на закрытом концерте познакомились! Помните, еще при советской власти были закрытые концерты для партии и правительства? Я впервые должен был вести! Он ко мне в буфет на репетиции подсел, поговорили! Он – гэбист! Я когда понял – даже коньяк пить не стал, капнул в кофе – для тонуса, говорю, – и фужер в стороночку!
– С чего ты взял, что он гэбист? – удивился Сережа.
– С чего? Да ты бы слышал, как он говорил! Он же со мной, как с тяжелобольным, говорил!
Сережа обвел взглядом присутствующих.
– Не понял! – помотал головой отец Амвросий.
– Зато я поняла. У них манера была такая – если человек им зачем-то нужен, разговаривают очень вежливо и сострадательно, – объяснила Лилиана.
Сережа посмотрел на нее с уважением. Сам он был человеком предельно законопослушным, но, поскольку пресса создала особый ореол вокруг страдальцев, побывавших в застенках КГБ, то и Сережи не миновало заблуждение сие. Как в семидесятые годы можно было составить батальон из тех уцелевших ветеранов, что несли с Лениным бревно на субботнике, так в начале девяностых вдруг выяснилось, что каждый болтун и бездельник остался в жизни у разбитого корыта исключительно благодаря проискам КГБ.
Отец Амвросий же на Лилиану покосился. Да еще с неприличным для батюшки выражением лица – мол, знаем мы вас, не в первый раз, вчера вы были у нас – пропал самовар у нас…
– Ну, если ты пить не стал – значит, действительно… – Сережа покачал головой. – И вот, двадцать лет спустя, этот человек узнал тебя и опять подсел в буфете?
– Не двадцать… – филармонический артист углубился в вычисления. – Я тогда еще был в театре, а
