Еще Одной любовницей Эдуарда была актриса и певица Гортензия Шнайдер. Она пользовалась такой популярностью у иностранных вельмож, что заслужила титул «Le Passage des Princes»[79].
Подхватив слухи, пришедшие из Франции, «Таймс» сообщила о «дружбе» Эдуарда и Гортензии. Не задумываясь о том, что его подвиги в Париже и на Ривьере станут известны по ту сторону Ла Манша, принц не считал необходимым соблюдать осторожность, заходя в артистическую уборную певицы, навещая ее дома или ужиная с ней в ресторане. Со своей стороны, Гортензия, как и Нелли Клифден до нее, с гордостью демонстрировала свою связь с членом королевской семьи, ибо это только повышало ее статус в глазах окружающих.
Затем принц Уэльский стал вести себя осторожнее. Он превосходно владел французским языком и выдавал себя то за герцога Ланкастерского, то за графа Честерского. Это, впрочем, никого не обмануло. Когда Эдуард появился в Мулен Руже, танцовщица Ла Голю закричала ему: «Привет, Уэльс!» Принц улыбнулся и заказал шампанского для всего оркестра.
Эдуард обожал парижский полусвет и спал с какой-нибудь хорошенькой шлюшкой из артистической среды с неменьшим удовольствием, чем с великосветской дамой. В 1867 году при дворе императрицы Евгении в Фонтенбло он впервые встретил принцессу де Саган, красивую и чувственную дочь банкира. Ее муж, баснословно богатый и элегантный мужчина, был к тому же остроумным и блестящим рассказчиком. Волевая, жизнерадостная, волнующая, де Саган вовлекла Берти в круг своих ухажеров. Вскоре она стала главной любовницей принца во Франции и оставалась таковой до середины восьмидесятых.
В их отношениях необычным образом сочетались любовь и враждебность. Оба продолжали поддерживать массу любовных связей с другими и с удовольствием обменивались колкостями. В то же время де Саган безумно нравилась роль любовницы Эдуарда, и она всегда обставляла их встречи самым роскошным образом, а принц был в восторге от ее великолепного особняка на улице Святого Доминика и огромного замка в Мейо, к югу от Парижа. Каждую весну они вместе проводили время в Каннах, где у де Саган была красивая вилла.
Хотя многострадальный супруг сносил неверность де Саган, сохраняя выдержку, как того требовали правила высшего общества, этого нельзя было сказать о ее старшем сыне. Как-то вернувшись домой раньше обычного и найдя в будуаре матери разбросанную мужскую одежду, он собрал ее и выбросил в фонтан.
Выйдя из спальни и не обнаружив своего платья, принц побрел в гостиницу в позаимствованных у кого-то невероятно узких брюках. Виновный в преступлении юноша был изгнан из родительского дома, хотя его гнев был вполне обоснован. По слухам, отцом самого младшего ребенка де Саган был принц Уэльский.
Покинув Францию, Эдуард не пожелал расстаться с обычным для него образом жизни — парижские привычки он захватил с собой в Англию. Граф Розберийский был ошеломлен, когда принц попросил его предоставить свой дом в Лондоне для пирушки с хористками и другими девицами легкого поведения. Лорд Каррингтон оказался более услужливым, и принц Уэльский использовал его особняк для послеобеденных услад. Позже он предпочел дому лорда знаменитый отель «Кавендиш» на Джермин-стрит, принадлежавший Розе Льюис.
Развлечения Эдуарда с хористками, актрисами и проститутками не привлекали общественного внимания, однако его связь с замужней дамой Харриет Мордаунт вызвала грандиозный скандал. Эта красивая женщина двадцати одного года была замужем за весьма состоятельным членом парламента, сэром Чарльзом Мордаунтом, который нередко бывал на приемах у принца в Мальборо-Хаусе. На протяжении 1867 и 1868 годов принц Уэльский по несколько раз в неделю посещал Харриет у нее дома. Он состоял с ней в тайной переписке, а как-то даже послал открытку ко Дню святого Валентина, но мало-помалу их связь прекратилась. Место принца в качестве ее любовников заняли лорд Коул и сэр Фредерик Джонстоун, друзья Эдуарда еще по Оксфорду.
В 1869 году у Харриет родился первенец. Ребенок страдал хроническим заболеванием глаза. Молодая мать была в отчаянии от сознания своей вины и во всем призналась мужу. Причиной болезни их крошки, сказала Харриет, явились ее тяжкие грехи. Она «беспутно вела себя с лордом Коулом, сэром Фредериком Джонстоуном, принцем Уэльским и другими».
В викторианском высшем обществе мужья-рогоносцы обычно предпочитают хранить свой позор втайне, но сэр Чарльз поступил иначе. Он совершил непростительный поступок: изъяв компрометирующий дневник и письма принца Уэльского из запертого бюро жены, он подал на развод.
Скандал стал публичным, когда принца вызвали в суд. Его жена, многострадальная принцесса Александра, и, что более удивительно, королева Виктория приняли сторону Эдуарда и оказали ему большую поддержку.
Лорд-канцлер[80] прочитал письма и заявил, что они «во всех отношениях совершенно безобидны». Судья заверил Эдуарда, что защитит его от «неправомочных вопросов». Однако, когда принц Уэльский предстал перед судом для дачи свидетельских показаний, его спросили: «Имели ли место в ваших отношениях с леди Мордаунт предосудительная близость или акт незаконной связи?» После короткого размышления принц ответил твердо и решительно: «Нет, никогда!»
В результате сильнейших переживаний, связанных с судебным процессом, психическое состояние Харриет Мордаунт резко ухудшилось. Ее объявили душевнобольной и отправили в психиатрическую больницу. Теперь она не могла выступать в суде, и дело было прекращено.
После завершения судебного процесса газета «Рейнольдс ньюспейпер» обвинила принца Уэльского в «соучастии в нанесении оскорбления семейству английского джентльмена». На митинге в Гайд-Парке раздавались призывы к упразднению монархии. Принца освистали в театре «Олимпик», где он появился с Александрой, а позже — на ипподроме в Аскоте.
Несмотря на растущий интерес публики к его личной жизни, Эдуард задался целью утешить недавно овдовевшую леди Сьюзен Пелэм-Клинтон. В 1871 году она написала ему письмо, в котором выразила свое восхищение добротой, выказываемой к ней принцем на протяжении последних нескольких лет. В это время она была на седьмом месяце беременности и с горечью сообщала ему, что «отсутствие средств для достойной жизни и оплаты скромности слуг не позволит ей сохранить в тайне то печальное положение, в котором она оказалась».
Получив 250 фунтов, она уехала в Рамсгит в сопровождении личного врача принца Уэльского. Эта беременность, разумеется, явилась следствием неосторожности.
Впрочем, у принца были и другие дети. Один из них дожил до преклонного возраста в городке Ла- Хойа в Калифорнии. Воистину, принц Уэльский не желал предохраняться.
В начале девятнадцатого века контрацепция сводилась главным образом к осторожности и самоограничению участников полового акта в сочетании с изрядной долей простого везения. Партнеры обычно полагались на coitus interruptus (прерванный половой акт), если вообще пытались как-то регулировать рождаемость.
Однако примерно с 1820 года медики начали усиленно изучать методы контрацепции — нередко под маской «неомальтузианства». Еще в восемнадцатом веке Томас Мальтус предсказывал грядущий взрывоподобный рост населения, который не будет обеспечен природными ресурсами земли. Это, по его мнению, неизбежно приведет к массовой нищете и голоду.
Общество викторианской Англии было не на шутку встревожено предсказаниями Мальтуса, поскольку темпы роста населения начинали выходить из-под контроля. Объяснялось это не только ростом рождаемости, но и успехами медицины и санитарии. Снизилась детская смертность и увеличился срок жизни. Однако в семидесятых годах прошлого века рождаемость неожиданно уменьшилась.
Молодой шотландский врач Джордж Драйсдейл написал первую книгу, посвященную контролю рождаемости. Его труд назывался «Физическая, сексуальная и естественная религия». Драйсдейл детально описывал такие способы контрацепции, как своевременное извлечение полового члена из вагины, метод ритмов, использование защитных чехлов, губки или теплого душа.
Извлечение члена относилось к весьма ненадежным, практически неудовлетворительным способам. Теория ритмов, допускающая совокупление только в определенные дни месяца, находилась на самой начальной стадии развития, когда наука только приступила к изучению новых данных об обстоятельствах и
