этот бедняга с перепугу… — он готов был добавить нечто весьма вольное, так как больше славился свободой языка и поступков, чем благочестием, но в эту минуту внимание его привлекла фигура в зелёной одежде, появившаяся на пороге церкви. Вид у незнакомца и без оружия был довольно воинственный.
— Чёрт меня побери… я хочу сказать: клянусь мощами преподобного Велизария — странного ты себе завёл служку.
— Это… это… — заикаясь забормотал священник, но человек в зелёном уже сам подошёл к приору и низко ему поклонился.
— Я бедный путник, милостивый господин, — почтительно сказал он, — и остановился посмотреть на зрелище, какое не часто увидишь в наших краях.
Почтительный тон путника удовлетворил приора. Перестав им интересоваться, он повернулся и с насмешливым вниманием наблюдал, как слуги, хлопоча около серого жеребца, с трудом снимали с него сиятельного жениха, обременённого тяжестью лет и доспехов. Но вдруг, неожиданно обернувшись, он заметил, что в больших синих глазах незнакомца, также наблюдавшего эту сцену, светится самая непочтительная насмешка.
Приор не на шутку рассердился: не слишком ли много позволяет себе этот дерзкий простолюдин?
— Эй, приятель, — начал было он с досадой, — но тот уже смиренно согнулся и опустил голову.
— Прошу прощения у твоего преподобия, но я только хотел предложить свои услуги сиятельному барону…
Между тем жениха удалось снять с лошади и привести в должный порядок. За епископом и приором все проследовали в церковь и заняли свои места, а отец подвёл бледную, как смерть, невесту. Уже епископ Герефордский, высокий, тучный и торжественный, в роскошном кружевном облачении, надетом поверх сутаны, поднял правую руку, готовясь заговорить…
— Подожди, достопочтимый епископ, — раздался ясный спокойный голос. — Всё в порядке, но жених мне не нравится. Осмелюсь предложить тебе другого.
Человек в зелёном неторопливо приблизился к алтарю. Рядом с ним, бледный и решительный, шёл молодой человек в голубой с красным одежде, с виелой за спиной. Правую руку он держал на рукоятке небольшого прямого меча.
— Аллен! — вскричала невеста, бросаясь к нему.
— Куда, негодница! — отец попытался её схватить, но тут же от сильного толчка отлетел в сторону.
— Становись, Аллен, — продолжал незнакомец. — Его преподобие уже открыл требник, венчание продолжается.
Епископ Герефордский, тучный, красный, с вытаращенными глазами, тяжело ловил воздух открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова.
— Связать, связать их! — заикаясь, забормотал оскорблённый жених, дрожащими руками хватаясь за меч, но ощупал лишь пустые ножны. Меч, ловко выхваченный Робином, заставил отшатнуться кинувшихся к нему слуг; звонко протрубил рог, и следом раздался топот бегущих ног. Толпа рослых молодцов с луками в руках ворвалась в церковь и остановилась у дверей.
— Капитан, — проговорил самый высокий и широкоплечий из них, — что прикажешь?
— Первого, кто шевельнётся, — насмерть! — отвечал Робин и, подойдя к сэру Гуго, вложил меч в его пустые ножны.
— Ты останешься здесь, благородный рыцарь, — вежливо договорил он, — но уже в качестве свидетеля на более подходящей свадьбе. Досточтимый отче, в третий раз прошу тебя продолжать венчание.
Лесные братья с луками наготове выглядели очень убедительно. Краска сбежала с толстых щёк епископа Герефордского…
— Во имя Господа нашего, — раздался его глухой, дрожащий от ярости голос, и Аллен о’Дел вложил меч в ножны и, опустив голову, вслушивался в слова, которые ещё пять минут назад предназначались его знатному сопернику.
Странное это было венчание. Заикающемуся в бессильной ярости епископу вторил совсем уже сбитый с толку дрожащий деревенский священник. В углу церкви гости жениха перешёптывались и метали грозные взгляды на недвижный строй лучников, стараясь, однако, неосторожным движением не рассердить их чрезмерно: искусство лесных братьев в стрельбе из лука было им хорошо известно. А к тихому звону колокольчика, которым служка отмечал наиболее важные места богослужения, по временам примешивалось какое-то странное звяканье: это сталкивались и стучали стальные наколенники отвергнутого жениха.
Во всей церкви только два человека не видели и не слышали ничего из происходящего: взявшись за руки, не отводя глаз друг от друга, стояли перед алтарём Аллен о’Дел и его подруга, на вопросы священника отвечал за них Робин Гуд. Его красивое открытое лицо, окаймлённое вьющейся короткой каштановой бородой, было так спокойно, будто во всём происходящем не было ничего необычного. С весёлой насмешкой наблюдал он за дрожью требника в епископских руках, но раз или два при взгляде на невесту провёл рукой по глазам, как бы отгоняя неотвязную думу.
— И благодарение божие да будет над вами, — скороговоркой договорил епископ заключительные слова обряда и захлопнул требник с таким ожесточением, точно готов был разорвать неповинную книжку на куски. Дрожащими руками сорвал он с себя драгоценное кружевное одеяние и швырнул подбежавшему служке.
— Мула, скорее! — прохрипел он.
— Не так скоро, почтенный брат мой во Христе, — отозвался Робин. — Ты должен поздравить молодых и пожелать им счастья и при этом подарить что-нибудь невесте. — Протянув руку, он указал на толстую золотую цепь, украшавшую жирную епископскую грудь.
— Поверь, — продолжал он, — что это суетное украшение более подобает молодой женщине, чем монаху.
Весёлый смех, раздавшийся за спиной епископа, заставил всех оглянуться и оцепенеть от изумления. Откинувшись назад, держась руками за тучный живот, хохотал его преподобие, приор Эмметский, хохотал до того, что слёзы потекли из весёлых его голубых глаз по румяным щекам.
— Не могу, — стонал он. — Клянусь святой троицей, хорошая шутка всегда хороша, даже если и шутит человек, по которому верёвка плачет. Ей богу, я пожалею тебя, молодец, когда ты запляшешь на виселице! — И подойдя к изумлённому Робину, он весело похлопал его по плечу. — Раскошеливайся, твоё преподобие, — сказал он. — Снимай-ка цепь! — откинув рукав малиновой шёлковой одежды, весёлый приор быстро расстегнул на своей пухлой руке драгоценный браслет и надел его на руку испуганной невесты.
— Утешься, добрый сэр Гуго, — смеясь продолжал он. — Этот молодец с виелой, сдаётся мне, избавил тебя не только от невесты, а и от больших хлопот. Молодая жена — крепкий орешек для старых зубов. — И, продолжая смеяться, он направился к выходу.
— Пропустите его преподобие! — так же смеясь скомандовал Робин. — Я не забуду твоего браслета, почтенный приор, когда судьба сведёт нас в зелёном лесу.
Через минуту лесные братья с луками наготове выстроились около церкви, наблюдая за отъездом гостей.
— Не торопись, благородный Франклин, — обратился Робин к отцу невесты. Бледный, с блуждающими глазами, стоял тот около церкви, растерянно смотря, как слуги хлопотливо и осторожно грузили на коня «подарки» сэра Гуго ле Феррико. — Неужели ты не пожелаешь счастья своей дочери, которую не сумел продать, как невольницу на рынке?
Улыбка исчезла с лица Робина, когда он говорил это, и старый Франклин, встретившись с его взглядом, невольно опустил глаза.
— Я жду, — спокойно повторил Робин, и круг лесных братьев придвинулся к нему. Напряжённое ожидание повисло в воздухе.
Старик провёл рукой по лицу и решительно поднял голову.
— Нет, — сказал он, — нет прощения дочери, ослушавшейся отца. Да не будет у неё крыши над головой, ни счастья, ни друзей в тяжёлую минуту.
Горестно вскрикнув, молодая женщина едва не лишилась чувств. Аллен, поддерживая её одной рукой, схватился за меч.
