не медля ни часа, начать доработку Т-32. И так, как задумано: с новой броней, новой пушкой. Несмотря ни на что. Ему это разрешено, и он это сделает, откроет дорогу танку, принципиально новому, которого нет у противника, который опережает время.
«Как назвать новую машину?» — вдруг пришло ему в голову. Михаил Ильич подошел к столу, сел, задумался.
Ленинградцы назвали свой тяжелый танк в честь Климента Ворошилова — КВ. Может быть, пойти по тому же пути? Тогда он дал бы своему трудному заветному детищу индекс «СК» — Сергей Киров. Сергей Миронович Киров — вожак ленинградских коммунистов, любимец всей партии, человек кристальной чистоты и честности, сыгравший такую заметную роль и в его личной судьбе… Но те же ленинградцы уже давали его имя двухбашенному тяжелому танку — СМК. Танк на вооружение не поступил, вытеснен новым — КВ. Нет, давать такие имена — слишком ответственно, в конце концов это всего лишь боевая машина, подвержена в бою любой случайности… Тогда как же «окрестить» новый танк?
Первый образец назван А-20. «А» — шифр опытного образца, «20» — толщина брони в миллиметрах. Потом усилили броню до 32 миллиметров, «А» заменили на «Т» (танк), получился Т-32. В чертежах новый корпус с противоснарядной броней (45 миллиметров) назвали Т-33 (решили не расшифровывать толщину брони). Теперь танк будет иметь не только новый корпус, но и новую 76-миллиметровую длинноствольную пушку. Так, может быть, просто — Т-34? Не мудрствуя лукаво и надеясь, что машина сама сможет прославить свою обыкновенную, ничем не замечательную марку?
Михаил Ильич раскрыл папку с чертежами, достал лист, на котором был изображен общий вид нового танка, и в графе «индекс изделия» решительно красным карандашом поставил — Т-34.
Кошкин подошел к окну, открыл форточку, жадно вдохнул бодрящий студеный воздух. На востоке, за высокими трубами котельной, край темного неба слабо светлел: начинался рассвет.
Глава восьмая. Снежный рейс
В начале марта неожиданно начались снегопады. Кипенно-белые сугробы занесли заводской двор, снег покрыл крыши цехов, шапками повис на уже налившихся весенним соком ветвях деревьев. Отступила весна…
В предрассветной мгле раннего утра из заводских ворот вышли один за другим два танка, укрытых сверху почти до катков брезентами. За ними двинулся мощный тягач «Ворошиловец» с «цыганской кибиткой», тоже обтянутой брезентом. Странная колонна бесформенно-неузнаваемых машин, ревя двигателями и разгребая гусеницами пушистый снег, двинулись по Московскому шоссе. Ни одного прохожего не было в этот час на пустынных улицах окраины города. Лишь кое-где в окнах низких, засыпанных снегом домиков светились ранние огни.
Кошкин в армейском полушубке и валенках, в меховой шапке-ушанке сидел на месте командира первого танка. Накануне он простудился. Но остаться на заводе или ехать в Москву поездом наотрез отказался.
— Раньше не болел, а теперь просто не имею на это права. Я должен ехать.
Немало энергии потратил Михаил Ильич на организацию этого необычного рейса двух первых танков Т-34 своим ходом в Москву. Это была его идея — вместо обычных ходовых испытаний на военном полигоне, где танки один за одним ходят по кольцевому маршруту, провести их по реальным проселочным дорогам, через овраги и реки, через леса и болота — почти тысячу километров до самой Москвы. А там, после пробега, — показ правительству в Кремле. Кошкин не забывал решившие всё слова: «Пусть конструкторы сделают предлагаемую ими машину, а мы посмотрим, так ли она хороша, как они говорят о ней». Вот теперь машина сделана, такая, какую можно и нужно показать Сталину. А из Кремля — на Карельский перешеек для боевых испытаний в реальных суровых условиях военных действий.
Каких только возражений не высказывали против этой, казалось бы, такой логичной и целесообразной идеи! Начиная с того, что танки секретные и вести их открыто через десятки городов и деревень недопустимо (отсюда брезент на башнях). А если выйдут из строя какие-то механизмы? Где и кто их будет ремонтировать? Танки придется оставить где-то в поле или в лесу? Наконец, даже исправный танк может намертво застрять по дороге в овраге или в болоте, а ведь это новая секретная машина. Кошкин отвечал: «Танки надежны, поломок не будет; не застрянем, у машин отличная проходимость в любых условиях. А если и случится что-то, так это хорошо — выявим недостатки в реальных условиях, а значит, и устраним своевременно».
Поддержал нарком — не тот, который когда-то напутствовал Кошкина у себя в кабинете, а новый нарком машиностроения, бывший матрос и чекист, а в недавнем прошлом — директор крупнейшего автозавода. Он прославился в начале тридцатых годов организацией знаменитого международного автопробега через пустыню Каракумы. Первые советские грузовики под его руководством соревновались в знойных бескрайних песках с автомобилями иностранных марок, в том числе фордовскими… Пробег прогремел на весь мир прежде всего потому, что в невероятно трудных условиях советские автомобили, к удивлению многочисленных маловеров и скептиков, показали себя отлично… Идея пробега новых танков Т- 34 с Особого завода своим ходом в Москву наркому пришлась по душе. Человек решительный и смелый, он не побоялся ответственности и санкционировал пробег, несмотря на возражения Салова. А Салов не просто возражал, а потребовал официально, чтобы оба танка были в установленном порядке доставлены на полигон для испытаний по утвержденной программе. Своих представителей для участия в пробеге направить отказался.
…Удачно, что прошли снегопады. Дороги совсем нет — снежный покров почти полтора метра! Танки пробиваются вперед по башню в снегу, водители выдерживают направление лишь по цепочке телеграфных столбов. Но скорость все-таки приличная — машины тянут на второй передаче. А что, если изменить разбивку и ввести еще одну передачу между второй и третьей? Тогда, вероятно, машины пошли бы с большей скоростью…
За рычагами первого танка Володя Усов. Он без полушубка, в фуфайке и ватных брюках, в сапогах. От работы рычагами и напряжения ему жарко: танковый шлем снят, всклокоченные волосы на голове мокры от пота. Не боится, что простудится, парень здоровый, крепкий. А вот он, Кошкин, простудился, и, кажется, серьезно! Мучает кашель, сухой, назойливый. Михаил Ильич часто курит в слабой надежде, что кашель пройдет, — клин клином вышибают. Но папиросы не помогают. В горле першит, бьет кашель так, что отдается в висках. И даже в полушубке зябко — озноб. Хорошо бы выпить чаю с малиной, согреться в теплой постели, поспать…
Вскоре на обоих танках вышли из строя главные фрикционы. Что ж, условия действительна тяжелые. Но это не оправдание. Механизм выключения фрикциона изготовлен с отступлением от чертежей — главный инженер, ссылаясь на производственные трудности, упростил конструкцию. Он, Кошкин, с этим не согласился. И не согласится. Он за такую простоту, которая не снижает, а повышает надежность механизма.
Главные фрикционы заменить не удалось — требовалась слишком большая разборка. Тоже недостаток. Продумать: нельзя ли сделать так, чтобы менять главный фрикцион можно было и в полевых условиях.
Водители — Усов и Носик — настоящие асы, двигались дальше, переключая передачи с помощью бортовых фрикционов. Михаил Ильич и сам садился за рычаги — вел танк как раз по местам, где потом летом сорок третьего разразилось одно из решающих сражений Великой Отечественной войны. Кто бы мог сказать испытателям, что здесь, в степи под Курском, в честь великой победы танк Т-34 будет установлен на гранитном пьедестале…
Под Москвой испытателей встретил заместитель наркома. От него они узнали об окончании боев на Карельском перешейке.
— Тому, что окончилась эта война, нельзя не радоваться, — сказал Михаил Ильич. — Но жаль, что мы опоздали.
Москва. В нее въехали не сразу — подождали на окраине, пока погаснут фонари и опустеют улицы.
