я, и и е, кажется, слышно песни не соловья, не снегиря и не малиновки или пеночки, но чечета, клеста, а может, и дикого чижа и щегленка. Раздробите второй стих и найдете, что его красота происходит от длинного первого отделения, где гласные а, о, о, ый льются, так сказать, в слове благовоиный, преломляемые мягкими только согласными, и препинаются плавно на слове дух; потом, прешед тихо дрожание второго отделения, окончавают точно так, что изражают. В третьем стихе посмотрите, сколь изразительны три первые отделения, а в четвертом два первые отделения, где посредством слогов: журч. чис. руч., которые один за одним следуют, не слышится ли то, что автор описывает? А в последнем отделении в слогах, звучностию похожих, и с ними гласное одинаковое па, да, ща, ка, мня, изражают будто падающие воды на камень.
П. Изъяснение твое изрядно, но или я ничего в сих стихах не слышу, или препятствует тому великое предубеждение.
Б. Вероятно последнее.
«[И] воздымало волны, катя огромны, что горы». Если б не было нелепого что, то стих был бы очень хорош.
«Издали гор и холмов верхи пред взором мелькали». Но таких примеров очень много, и, повторяя их, можно наскучить.
П. Еще немного.
Б. Выслушай следующий стих и особливо первую столь изразительную половину стиха:
«Дыбом подняв лев свою косматую гриву». А все сие происходит от повторенного звука дыб — ом — под — няв — лев.
«Зев отворяет сухий и пылко пышущий жаром; Ярки лучи его верхи гор всех позлащали. Гора Ливана, коея верх, сквозь облаки, звезд достигнуть стремится. Вечный лед чело ея покрывает, не тая». Сии два стиха, следуя один за одним и изображая две картины одного и того же предмета, суть хороший пример изразительныя гармонии:
«В нем не находишь теперь кроме печальных останков От величия, уже грозяща падением громким». Вот три стиха, в которых повторение гласной и делает один изящным, а два дурными:
«И мы видели там все страхи близкия смерти. Книга, держима им, была собрание имнов, Яви стези итти премудрости за светом». Отчего же так первый хорош, а два другие дурны? Кажется, всё чародейство изразительной гармонии состоит в повторении единозвучной гласной, но с разными согласными. Во втором стихе в начале има, им и на конце ние, им несносную делают какофонию, так, как и в третьем стези итти… сти.
«Тайна и тиха мною всем овладела расслаба, Я возлюбил яд лестный, лился что из жилы в другую». Какая сладость при дурном выборе слов; или какая легкость в следующем:
«Зрилась сия колесница лететь по наверхности водной». А еще легче действительно, как нечто легкое, виющееся по ветру:
«И трепетались играньми ветра, вьясь, извиваясь». Сказанного мною кажется уже довольно для доказательства, что в «Тилемахиде» находятся несколько стихов превосходных, несколько хороших, много посредственных и слабых, а нелепых столько, что счесть хотя их можно, но никто не возьмется оное сделать. Итак, скажем: «Тилемахида» есть творение человека, ученого в стихотворстве, но не имевшего о вкусе нималого понятия.
