сказал: – За стол-то грех садиться неумытым!
– А я стоя попью, брат Митрий, – усмехнулся дядя Егор. – Стоя можно..
Позавтракав, он тупой лопатой накопал в огороде червей и ушёл рыбачить. Митька остался один. Скучно сидеть одному дома. Почитать бы чего-нибудь? Нельзя. Старший брат сказал, что, кроме священных книг, грешно другие и в руки брать. «Не будешь, – говорит, – слушаться, бог накажет». А библию Митьке не хочется читать. Толстая и непонятная. В школу хочется… Мать так и не сходила к Сан Санычу. Она было собралась, но дядя Егор не пустил.
– О чём тебе толковать с ними, сестрица? – сказал он. – У нас теперь разные пути… Больно нужен им твой малец. Уж сколько дён сидит дома, а ни один учитель не заявился. Не ходи.
Неправду говорил квартирант Митькиной матери. Приходил к Лесниковым директор школы Сан Саныч. Два раза приходил. Но в дом так попасть и не смог. Уйдёт мать на кордон, а дядя Егор, отправляясь на речку, возьмёт да и тихонько повесит на дверях большой старый замок.
Митька лежит на печке, дремлет и не знает, что дом на запоре. На улицу ему доктор не разрешил выходить. И в окно надоело смотреть. А на печке тепло, пахнет сушёной малиной и луком. Делать-то нечего. Полежит Митька, подумает о том, о сём и незаметно заснёт. Сан Саныч посмотрит на замок: нет никого дома. Удивляется: куда подевался Митька? Говорят, больной. В школу не ходит и дома не сидит. Подождёт немного директор на берегу и поворачивает обратно.
Поручил Сан Саныч навестить Митьку Вере Павловне. Но и её перехватил у речки дядя Егор.
– Не ходите к парнишке, – сказал он учительнице. – Болезнь у него того… заразная.
– Извините, а вы кто ему будете? – спросила Вера Павловна.
– Рыбак я, – сказал дядя Егор.
Вера Павловна потопталась на мостике и отправилась в село.
Стёпка, узнав, что его друг заболел заразной болезнью, в тот же день после уроков прибежал. Стёпке наплевать на все болезни. Ему хотелось Митьку повидать. Тритону-Харитону повезло: на дверях замка не было. Он поднялся на крыльцо, но тут дверь отворилась и в сени вышли доктор и Митькина мать.
– Покой ему нужен, – сказал доктор. – Покой и ещё раз покой.
– Слышал? – грустно сказала Стёпке Митькина мать, когда доктор ушёл. – Даст бог, поправится, тогда придёшь.
Так и ушёл Стёпка домой несолоно хлебавши.
Не знал Митька об этом, а потому и сердился на Тритона-Харитона. Человек болеет, а он ни разу проведать не пришёл. Ещё называется друг!
Обиделся Митька на всех. Он постепенно свыкся с мыслью, что в школу ходить не надо. Портфель свой забросил под лавку и ногой поддал. Не нужен больше ему портфель. Зачем уроки учить? Никто теперь вызывать не будет и двоек в дневник не поставит. Хорошо!
Но хорошо Митьке не было. Коричневый угол портфеля с блестящей железкой торчал из-под лавки и всё время напоминал про школу. Митька достал портфель и зашвырнул на чердак. Уж теперь-то на глаза не попадётся. Портфель валялся в пыли на чердаке, а про школу всё равно думалось…
И что это за жизнь такая? На улицу нельзя, в школу тоже. Книжек не дают читать. Сиди на печке, как дурак, и в потолок гляди. Не жизнь, а каторга. Хоть ложись в гроб и помирай.
В сенях что-то с грохотом упало, покатилось по полу. Кто это? Кошка, наверное, наблудила. Дверь медленно, со скрипом отворилась, и в щели показалась лохматая голова Тритона-Харитона. Голова была белая, не то в меле, не то в муке.
– Здорово, Лесник! – негромко сказал Стёпка. – Чего это ты весь день под замком сидишь?
– Под замком? – удивился Митька. – Кто же это запер? Мне, понимаешь, на улицу не разрешают… Наверное, мамка.
– Я к тебе через двор пробрался… – сообщил Стёпка. – Дверь палкой открыл. Сверху какая-то тарелка упала, прямо на голову… – Стёпка провёл рукой по волосам. – Никак мука?
– Я думал, это кошка, – сказал Митька, слезая с печки.
– Удрал с ботаники, – стал рассказывать Тритон-Харитон. – Надоели пестики-тычинки… Дай, думаю, к Леснику смотаюсь. Всё болеешь?
– Я-то здоровый, да вот доктор… – сразу потускнел Митька. – Знаешь, сколько мне уколов всадили? Двадцать штук!
Стёпка критически оглядел осунувшегося приятеля. Лицо у Митьки стало бледным, на виске двигалась синяя жилка. И глаза вроде больше стали, да какие-то скучные. Эк парня хворь свернула! Кожа да кости.
– Все ребята босиком ходят – и ничего, – сказал Стёпка. – Здоровые. А ты хворобу подцепил… Квёлый ты. Шкелет.
– Скелет? – возмутился Митька. – Да я… Знаешь, сколько я голый в омуте простоял? Целый… – Тут он спохватился и прикусил язык. Но было поздно.
– А чего ты в омуте голый делал? – спросил Стёпка.
– Что надо, то и делал.
– Водяного шукал?
– Не-е.
– Сома подцепил?
От Тритона-Харитона было не так-то просто отбояриться. Митька заглянул в его светлые глаза и спросил:
– Ты крещёный?
– Что ты… У меня ведь батя партийный!
– А я вот окрестился… как положено.
– Покажи крест, – не поверил Стёпка. Он даже голову набок нагнул, стараясь заглянуть Митьке под рубаху.
– Креста нет, – сказал Митька.
– Я так и знал, что брешешь…
– Правду говорю – окрестился.
Стёпка понял, что приятель не врёт.
– У попа в большой кадке? – спросил он.
– Что я, маленький? В реке.
– Поп на берегу стоял и этим, ну, которое дымит… махал?
– Без попа обошлись.
– А-а… Ты этот… сектант. Ты теперь тоже трясёшься, будто у тебя родимчик? И на коленках ползаешь? – допытывался Стёпка. – И орёшь по-дурному?
– Ору! – обозлился Митька. – Громче всех…
Стёпка как-то странно взглянул на Митьку и сказал:
– Зря я морду набил Огурцу…
Митька удивлённо посмотрел на приятеля.
– Подрались?
– Огурец трус, – сказал Стёпка. – Подкинул я ему тут без тебя. А зря.
Митька вскочил на скамейку, оттуда на печку. Из-под тёплой шубы достал книжку и протянул Стёпке.
– Отдай библиотекарше.
Стёпка с интересом взглянул на обложку.
– А-а, Гайда-ар, – протянул он.
– Принеси мне «Судьбу барабанщика», – попросил Митька. – Не забудешь?
– Ладно, – сказал Стёпка.
– Только чтобы мамка и дядя Егор не видали, – предупредил Митька. – Потихоньку.
Стёпка покачал головой, усмехнулся:
– Бить будут?
– Не положено мне разные книжки читать, – сказал Митька. – Грех.
– Раз грех, то не принесу… Бог узнает, – тебе же влетит. – Стёпка смотрел в окно, и Митька не знал,
