просьба.
— Какая, Максимка? — дед обернулся.
— Егорыч, зарос я, как не знаю кто. Мне б побриться.
Дед ухмыльнулся.
— Ишь, кавалер. Да как же ты побреешься-то?
— Кружку ж удержал, ничё? А ты мне все причиндалы на табурете расставь. Прямо возле кровати. Я поднимусь и побреюсь как-нибудь.
— Хе, — дед мотыльнул головой. — Да ты не бойся, Маша за тобой и небритым поухаживает.
— Да причём тут это, — Макс стал судорожно искать отговорку. — У меня, это… чешется, блин, а потом аллергия бывает. Пятнами пойдёт.
Максу самому стало смешно от такой отговорки, но он сдержался и совершенно серьёзно посмотрел на деда.
— Я правду говорю, пятнами пойдёт.
— Ишь ты, — дед заулыбался. — Ну, да ладно. Пятнами, так пятнами.
Он поставил табуретку на место и вышел из комнаты.
— Не сильно я спалился? — стал думать Макс. — Может дед раскусил? Или нет? Блин, я как малолетка, в натуре. Двадцать семь же уже, чё нельзя как-то похитрее? Да и посдержанней тоже.
Но несмотря на эти мысли, Макс к своему удивлению задумчиво улыбнулся. В зале хлопнула дверца серванта, послышалось шебуршание. Видимо дед искал бритвенные принадлежности.
Макс провёл рукою по подбородку. На самом деле зарос он ещё не очень, и желание вот в таком состоянии побриться немедленно, выглядело, по всей видимости, подозрительно.
Ну точно дед спалил, — Макс покачал головой. — Хотя, в чём спалил? Чего-то я опять не туда думаю. Меня жена там ждёт не дождётся, а я тут…
Ой, не начинай, ладно? — зло перебил он сам себя, и тупо уставился в потолок. — На хер всю эту фигню.
Дед вернулся в комнату. В руках он держал бритвенный станок, небольшое зеркало, прикреплённое на подогнанный под него прямоугольничек из ДСП, и маленькую пиалу.
— Вот, нашёл, — стал объяснять он, расставляя на табурете принесённое. — Я же сам уже давно не бреюсь. Я ножницами пообрежу чуток и порядок. Здесь вот вода тёплая. Это зеркальце, — он установил его, отведя от дощечки металлическую подпорку. — А это вот станок. Вроде всё, — он на секунду задумался.
— А! — вдруг воскликнул он и торопливо полез в карман пиджака. — Лезвие же вот. Спутник.
Он положил на табурет малюсенький конвертик какого-то непонятного морковного цвета. — Лезвие новое. Это лучшие, Максимка. Я сам раньше только Спутником брился.
— А пена? — спросил Макс, чуть приподняв голову и разглядывая расставленные на табурете вещи.
— Нету, — выдохнул дед. — Что была, та засохла. Так тридцать лет всё же прошло, как я её в последний раз покупал.
— А мыло? — хотел было спросить Макс, но сообразил, что мыла видимо тоже нету.
— Ничего, Егорыч, — Макс поднял руку и провёл туда-сюда по левой щеке. — Щетина у меня не особая, лезвие новое, как-нибудь, в-общем.
— Ага, — дед помялся, потом развёл руками, и зачем-то повторил с глупым выражением лица. — Нету.
— Да ничего, Егорыч, говорю ж, — Макс улыбнулся. — И так сойдёт.
— Ну, и ладно, — дед хлопнул в ладоши. — Пора мне. Пойду.
— Угу, — кивнул Макс.
Дед вышел из комнаты, с минуту повозился в зале, потом уже на кухне скрипнула половица. Макс подождал, когда хлопнет входная дверь, и только после этого стал обдумывать, как ему лучше подняться. Подниматься при деде не хотелось. Он бы стал помогать, поддерживать, а Максу уже начинало тошнить от своего теперешнего положения. Ему, конечно, была приятна забота этого, в-общем-то, чужого ему человека, он был благодарен за неё, всем сердцем благодарен, потому что понимал — исходила она тоже от сердца. Но даже такая чистая вещь может вызывать тошноту. От самого себя, вот такого беспомощного.
Он осторожно пошевелил правой рукой. В плече закололи сотни иголок.
— Нет, правую лучше не трогать, — прошептал Макс, и переключился на ноги. Немного согнул в колене левую, потом правую. Ноги слушались.
Он снова выпрямил их, и откинув здоровой рукой одеяло, подтянул левую ногу к краю кровати. Согнув её, упёрся икрой в железный уголок, к которому крепилась сетка, и помогая рукой, быстро поднялся. Голова тут же закружилась, в ушах мерзко засвистело, и Макс зажмурившись, наклонился вперёд. Так, враскорячку, он просидел целую минуту, глубоко и часто дыша. Наконец, ноющая боль в растянутых мышцах правой ноги, заставила его переместить её в нормальное положение. Он, как и левую, подтянул её осторожно к краю кровати и опустил вниз.
В нормальном, сидящем положении стало полегче. Боль теперь чувствовалась только в правом плече, и Макс мысленно обматерил крака, из-за которого ему теперь приходилось двигаться так нелепо и так по-деревянному. На ум пришёл кадр из старого советского фильма-сказки про Буратино, и Макс грустно хмыкнул.
Подтянув поближе к себе пиалку, он взял бритвенный станок и повертел его, с интересом рассматривая. Таким он никогда не пользовался. Как-то ещё на заре своей торгашеской деятельности, он продавал нечто подобное, но только китайского производства, и никто, кроме солдат, это не покупал. Правда, солдаты брали сразу упаковку с десятью станками, видимо на весь взвод. Ещё такой же был у отца. Поэтому Макс имел представление, как с этим всем управляться, и до него вдруг дошло, что с одной рукой придётся здорово повозиться.
Первым делом нужно было открутить ручку. Макс несколько секунд размышлял, потом зажал ручку между зубов и отвертел сами металлические пластинки. Достав лезвие из конвертика, и уложив его между пластинок, он долго пытался вкрутить ручку обратно, придавливая пластинки мизинцем.
— Фух, — выдохнул он, и довольно улыбнулся, когда станок, наконец-то, был в сборе.
Первым делом он решил выбрить шею под подбородком, но проведя по ней всего пару раз, он чётко осознал, что бритьё таким станком закончится многочисленными порезами. Слишком сильно выступало лезвие и слишком уж под прямым углом. После всяких жилеттов, этот станок был всё равно, что топор. Положив его на табурет, он стал рассматривать в зеркале маленькую ранку. Кровь медленно сочилась, ранка пощипывала, и Макс придавил её пальцем.
— Да-а, блин, — протянул он. — Придётся не бримшись.
Он удручённо цокнул языком и стал рассматривать своё отражение. Сначала он рассматривал его полностью, одной картинкой, не сосредотачиваясь на деталях, но незаметно для себя сфокусировался на глазах. Смотрел в них целую минуту, неподвижно, не мигая, и вдруг глаза стали казаться ему чужими. Теперь и они смотрели на него, отчего лёгкий холодок пробежал вверх по спине и замер где-то в затылке, вызвав ощущение, словно к затылку приложили кусочек сухого льда. Макс видел, как в его глазах, в его собственных глазах медленно, но с какой-то непреодолимостью росла злость, и этот непреодолимо злеющий взгляд был до отвращения неприятен и… страшен. Но Макс не отвернулся. Такое он проделывал уже несчётное количество раз, особенно любил он эти гляделки в юности, и всегда вот именно в этом месте он не выдерживал и отворачивался. Но не сейчас. Сейчас он хотел досмотреть. Именно так и подумал он — досмотреть. Как будто фильм. Фильм идущий всё жизнь, стоит только подойти к зеркалу, но многие ли досматривают его до титров?
Он уже видел свой взгляд, как совсем не принадлежащий ему. С той стороны на него теперь смотрел зверь, безжалостный, не умеющий мыслить, плевавший на то, внутри кого он находится, и словно жаждущий только одного — вырваться наружу. Картинка вокруг глаз стала понемногу меркнуть, голова закружилась и участилось дыхание. Зверь пытался победить человека, затянуть внутрь зеркала, чтобы поменяться с человеком местами. Ему хотелось свободы. Но Макс только усмехнулся.
— Ты часть меня, — сказал он презрительно, — А не я часть тебя. Понял?
