соприкосновении
Нет, разговоры о гибели людей в космосе не пугали Чингиза: разве, оставаясь на Земле, не слышишь о несчастных случаях, которые происходили и, видимо, всегда будут происходить, несмотря на всевозможные меры безопасности? Однако сам борттехник всегда думал о смерти с таким чувством, будто у него с ней заключено особое соглашение: нет, совсем он не гонит смерть прочь, пусть только она придет в ту минуту, когда жизнь приблизится к своему естественному завершению. В этом была привычная ясность, исключавшая болезненный ужас при мысли о смерти.
Чингизу не нравились застенчивые, молчаливые и вообще не понятные ему люди. Вот почему он с первого дня невзлюбил человека со шрамом. Нередко в присутствии Чингиза Старик включал полифон и заказывал себе негромкую музыку. По-видимому, это было что-то настолько древнее и сложное, что борттехник, как ^ ни старался, не мог уловить ни мелодии, ни ритма. Это странное изменчивое переплетение звуков не доставляло ему ничего, кроме чувства беспокойства и неудовлетворенности. Но больше всего его бесило то, что рядом с этим пожилым человеком он вдруг начинал чувствовать себя ничтожеством. Это было неприятное ощущение: Чингизу все время казалось, что бритоголовый пристально, наблюдает за ним, критически оценивает каждый его шаг. «Что ему от меня нужно? – спрашивал себя борттехник. – Откуда он взялся? Почему молчит? Что таит в себе?»
Однажды Чингиз проснулся от громкого крика. Ему показалось, что поблизости кто-то плачет. Борттехник зажег свет и увидел, что Старик, по-детски всхлипывая, мечется на своей постели. Из горла его вырывался приглушенный стон, губы кого-то звали. Чингиз поднялся, уже протянул было руку к звонку, чтобы вызвать врача, когда бритоголовый открыл глаза и, увидев склонившегося над ним Чингиза, затих. Чингиз так и не смог понять выражения его лица.
И в этот момент по всему кораблю прозвучал сигнал «Готовность номер один».
Согласно расписанию Чингиз занял место перед контрольным пультом в аппаратном отсеке. Из навигаторской рубки сообщили, что тревога объявлена из-за внезапной потери связи с Землей. Чингиз взглянул на контрольный пульт и остался доволен. Сейчас он чувствовал корабль как свое тело – все механизмы работали отлично. Что касается связи, то она не входила в круг его обязанностей.
Имелся, правда, на лайнере один механизм, за который Чингиз побаивался. Этим механизмом было его собственное операторское кресло. На корабле не было возможности наладить амортизационное устройство сиденья, смягчающее динамические перегрузки. Кроме того, тормоз вращения кресла работал только тогда, когда сам этого хотел.
Пролетело еще несколько минут. Все шло своим чередом. Никаких новых сообщений из навигаторской рубки не поступало, весь экипаж по-прежнему находился на своих местах. Борттехник был уверен, что не пройдет и четверти часа, как связь будет восстановлена и командир лайнера отменит тревогу. Экипаж должен был еще отдохнуть: через шесть часов начинался ответственнейший участок полета – торможение корабля, вхождение в атмосферу Земли, выход на астродром и, наконец, спуск в воронку взлетно- посадочной шахты. Чингиз не боялся посадки, но, знакомый уже с выходками своего кресла, он чувствовал, что все эти последовательные этапы приземления могут снова превратиться для него в цепочку мелких неприятностей.
Глядя на мирно подмигивающие индикаторы контрольного пульта, Чингиз уже начал было подремывать, когда неожиданный. сильный удар по корпусу лайнера побудил амортизирующее кресло выстрелить своим седоком в потолок. И если бы ни привязные ремни, пришлось бы Чингизу испытать головой прочность внутренней обшивки корабля. Он никогда не забывал привязаться, зная, что с этими прыгающими креслами шутки плохи.
На пульте вспыхнули лампочки, сигнализирующие о включении УПК – системы автоматического устранения повреждений корпуса. Борттехник сразу определил, что герметичность корабля нарушена в районе навигаторской рубки. Мелькнула страшная мысль: «Ведь там командир лайнера и пилот! Что с ними?»
Корабельный врач, штурман и еще три человека из команды подоспели к створу навигаторской рубки раньше Чингиза. Автоматы уже заделали пробоину, однако в первый момент, войдя в помещение, борттехник не увидел ничего, кроме парящих в воздухе снежно-белых хлопьев, которые, слипаясь, опускались на головы людей спутанными нитями. Сделав несколько шагов, он чуть не упал, наткнувшись на обломки какого-то странного цилиндрического тела, края которого пузырились густой пеной.
В отсеке царил леденящий холод. Чингиз обернулся и застыл, потрясенный: сквозь белую пелену, будто сквозь сон, он увидел, как люди выносили из рубки пилота и командира.
Чингизу показалось вдруг, что стены отсека задвигались, задышали, вздыбившись мягкими переливающимися буграми. «Кажется, я схожу с ума», – подумал он. Борттехник заметил уже, что остался один, но почти не испытывал страха. Все случилось так неожиданно и так напоминало кошмарный сон, что невольно возникало желание выкинуть какое-нибудь коленце, чтобы обалдевшие духи сновидений быстрее переменили пластинку. Чингиз тряхнул головой, сделал шаг к выходу и замер от неожиданности… Прямо перед ним возникло знакомое лицо, обезображенное зловещим шрамом. Потом показались широкие плечи, тяжелые руки, вся мощная фигура Старика, стремительно рассекающая липкие нити. Теперь в его взгляде не осталось и следа от былой каменной неподвижности. Казалось, что он весь пылал, одержимый какой-то дьявольской решимостью. Чингиз удивился: «Что с ним?! Ему-то что здесь надо?» Все накопившееся в нем за последние дни раздражение, вызванное этим непохожим на других человеком, неожиданно прорвалось вспышкой ослепляющей ярости. «Эй ты, стой! Назад!» – крикнул Чингиз и бросился наперерез бритоголовому. Но Старик пронесся мимо, даже не удостоив борттехника взглядом. Он был уже у командирского пульта. Чингиз похолодел, когда увидел, что поворотом белой рукоятки бритоголовый распахнул внутренние створы шлюзовой камеры, расположенной сразу же за навигаторской рубкой. «Вот сейчас этот маньяк повернет красную рукоятку, – подумал борттехник, – тогда раскроются наружные створы и пустота мирового пространства прорвется в корабль». Сжав кулаки, Чингиз бросился к пульту. Он был готов ко всему, к самой жестокой схватке, но меньше всего ожидал, что бритоголовый вновь сумеет уклониться от встречи. Не рассчитав силу броска в слабом гравитационном поле корабля, Чингиз полетел к стене и уткнулся боком в какую-то липкую, упруго колышущуюся массу. В ту же секунду мощный, студнеобразный обруч охватил его грудь. Широко открытыми от ужаса глазами Чингиз видел, как в рубке, уже почти очистившейся от парящих в воздухе хлопьев, зашевелились, зашарахались по углам какие-то мясистые полупрозрачные тела, окруженные ворохом стекловидных конечностей. Вскрикнув от омерзения, Чингиз вцепился пальцами в обруч, сдавивший грудь, и сделал отчаянную попытку освободиться. Но в следующую секунду тонкая полупрозрачная лента захлестнула горло, и руки Чингиза безжизненно повисли. Свет в глазах потух. Борттехник словно рухнул в черный провал. И вдруг почти тут же что-то забрезжило в сознании. Какая-то медово-янтарная желчь разлилась вокруг и внутри. В поле зрения появились исходящие пеной останки цилиндрического тела. Откуда-то, как с горы, сшибаясь и накатываясь друг на друга, лавиной посыпались мыслишки: «Как спокойно было там, внутри кокона! Можно было дремать, Только не повернешься – уж очень тесно! Слишком нас много набилось. Теперь надо проснуться скорее. Кажется, мы пробились. Ух, какое шикарное гнездище! Только надо поскорее выпустить наружу этот противный газ. Он сообщает вялость нашим движениям, не дает развернуться. К тому же здесь слишком жарко, клонит ко сну. А этот шершавый с четырьмя чувствилищами, который так дерзко наскочил на меня, до чего ж он вертляв и противен! Не слишком ли сильно я сдавил его? Кажется, он уже готов. Неужели я упустил случай насладиться его агонией? Падаль паршивая! Кто их знает, возможно, тоже считают себя разумными существами. Впрочем, разве они могут быть разумными? Эти твари слишком сложно устроены, слишком много им надо для жизни. Они копошатся на поверхности своих запеленутых отвратительными газами планеток и, наверно, воображают себя властителями природы. Ничтожные шершавые твари! Они научились выбрасывать в открытое пространство эти коробки, само провидение предназначило их снабжать нас новыми гнездами и обильной пищей. Около населенных ими планет есть чем поживиться. В этом уютном уголке мира всегда вкусно пахнет. Мы добываем пищу в открытом пространстве. Мы купаемся в лучах нашего прекрасного светила. Оно придает ясность нашим поступкам. Оно беспощадно и мудро, как сама
