бок с Сотниковым.
От первой же затяжки у того закружилась голова и затошнило.
– Я, честно говоря, не понимаю, как ты в таком состоянии еще можешь курить. Похоже, здоровье у тебя железное, – заметил Ян Александрович, аккуратно стряхивая пепел в старую консервную банку. – Послушай меня одну минуточку, Витя. Не знаю, как тебе объяснить… Ты познал удовольствия плоти, но совсем не знаешь радостей души. А когда наша душа радуется? Если мы делаем что-нибудь хорошее, верно? Жить ради удовольствий – это, конечно, хорошо, но тут мы жестко ограничены собственным телом: у нас один член, один желудок, в конце концов, один мозг. А возможности нашей души безграничны и зависят только от нашей воли.
Витя поерзал на подоконнике и ядовито протянул:
– Какой вы праведник!
– Да куда мне! А в твои годы я вообще ни о чем, кроме трахача, не думал. Откровенно говоря, так у меня до сорока лет дело обстояло. Знаю, ты думаешь – шел бы этот старый хрен куда подальше со своими нравоучениями, но тут дело такое: пока я трахался на все стороны и бухал, мне было мутно и плохо, а сейчас стараюсь праведно жить, и мне спокойно и хорошо. Мне хочется, чтоб тебе жилось так же спокойно и хорошо, вот и делюсь опытом.
Помолчали. Оба докурили, но продолжали сидеть на подоконнике. Витя не стал напоминать, что профессору незачем стараться ради нескольких дней.
– Моей заслуги, что я перевоспитался, никакой нет, – продолжал Ян Александрович и снова достал пачку. – Тебе больше не предлагаю. Так вот. Все благодаря жене. Страшно подумать, что бы со мной случилось, если бы не она. Брр! Жил, как зомби, – работал до упора, сосал коньяк и крутил с замужней женщиной. Она очень хорошая тетка была, и мы пятнадцать лет делали вид, будто друг друга любим, а расстались – словно никогда не были знакомы. Но жена сделала из меня человека. Хочется в это верить, во всяком случае.
– Вы так мощно влюбились?
Ян Александрович мечтательно посмотрел на тлеющий кончик сигареты.
– Самое смешное, что нет, – сказал он после долгой паузы. – Ведь если поразмыслить, влюбленность тоже можно отнести к плотским удовольствиям – видишь человека и балдеешь. Кайф, в который ты не вложил никакой собственной работы. Я женился, потому что… Ну, там разные были обстоятельства, тебе неинтересно. Сейчас мы должны сосредоточиться на твоем лечении.
Витя махнул рукой:
– Да перестаньте! Вам просто жалко меня стало, вот и пришли, типа, обнадежить.
– Да Господь с тобой! Стал бы я тебе душу бередить, если бы думал, что ты умрешь! Что я, больной на всю голову? Я б тебе тогда бутылку водки принес или попросил бы Агриппину наркотики назначить, чтоб ты не мучился. Витя, знаешь, у кого я тебя консультировал? У председателя Всемирной ассоциации кардио– и торакальных хирургов, это тебе не цацки-пецки. Не думаю, что он понимает в туберкулезе лучше Агриппины Максимовны, но, может, ты на титул поведешься?
– Не-а…
– Как знаешь. Я послал ему твои снимки по Интернету, и он, представляешь, собрал по твоему случаю консилиум, на котором лучшие фтизиатры мира выбрали тебе схему лечения. А Анечка Сумарокова сутки сидела на телефоне, добывая препараты. Она заказала все за границей, чтобы не нарваться на подделку. Вот такие пироги, Витек. И я спрашиваю тебя, что делать будем? Лечиться или лучше феерично пошлем на хер старушку заведующую, Всемирную ассоциацию кардио– и торакальных хирургов, хорошую девочку Анечку вместе с ее папой, твоего покорного слугу и ляжем в гроб со злорадной усмешкой на устах? Только честно, лекарства дорогие, на полотенце их переводить жаль.
Витя молчал.
– Между прочим, – профессор заговорил загадочным и умильным тоном, – Анечка специально не поехала в Египет на каникулы, чтобы контролировать твое лечение и помочь, если что. Даже поссорилась с подружкой, а это, доложу я тебе, для женщины серьезная жертва.
– Так она завтра придет? – невольно вырвалось у Вити.
– Возможно, – произнес Ян Александрович невыносимо таинственно.
– А дадите мне еще сигарету? – спросил Витя и заплакал.
Он плакал, слезы лились потоком, и от этого ему было хорошо. Витя всхлипывал и тут же улыбался.
Ян Александрович обнял его за плечи.
– Ну что ты. Господи, какое же ты еще дитя! Ну все, хватит, а то я сам заплачу. Вот, хочешь, покури.
Но Витя отпихнул его руку с сигаретой. На него напали такие рыдания, что он не смог бы сделать ни одной затяжки.
– Все у тебя будет хорошо. – Профессор обнял Витю и баюкал, как маленького ребенка. – Ты обязательно поправишься и будешь жить долго и счастливо. Лекарства я привез, завтра начнут капать, может, потошнит немножко, но ты же потерпишь?
– Ага.
– Вот и умница. А вечером Анечка тебя навестит…
– Не хочу-у-у! – И Витя зарыдал с новой силой.
– Слушай, прекращай уже! – рассердился Ян Александрович. – Люди подумают, что я под дождь попал или описался. Не хочешь, ладно, я скажу, чтоб она к тебе не заходила.
Всхлипнув последний раз, Витя встал с подоконника и вытер лицо рукавом свитера.
– Я такой страшный…
– Ну, знаешь, не всем быть красавцами.
– Из-за болезни страшный. Ей противно будет на меня смотреть.
– Ну, потолстеть за ночь тебе вряд ли удастся, а помыться не мешало бы.
Колдунов помог Вите вымыть голову, а дежурная сестра, заметив их приготовления, сменила постельное белье. От переживаний и мытья Витя устал так, что не мог даже пить чай. Ему очень хотелось, чтобы профессор посидел с ним еще, но Витя понимал, что и так отнял у Яна Александровича почти три часа личного времени. Он лег в постель и соврал, что хочет спать.
Всю ночь он лежал, боясь верить в то, что у него есть будущее, но больше мечтал, как увидит Аню. Иногда забывался, но тут же, словно от толчка, приходил в себя. Сердце колотилось, во рту было сухо, он делал глоток из заботливо приготовленного Колдуновым стакана с чаем и говорил себе: завтра придет Аня.
За эту длинную ночь Витя придумал, наверное, тысячу сценариев встречи. Он не верил, что хоть немножко нравится ей, несмотря на то что профессор, уходя, сделал ему грозное внушение: «Не дай Бог тебе ее обидеть! Сейчас ты, конечно, не боец, но когда восстановишься… Только попробуй, я тебя лично на куски порву!»
Ян Александрович, кажется, думает, что у них любовь и потому Аня о нем хлопочет. Просто профессор не знает, какая она хорошая и как переживает о любом, кому нужна ее помощь.
Она же святая, а разве могут святые влюбляться?
Утром Витя встал, умылся, оделся и заправил кровать. От этих нехитрых дел он так устал, словно отработал смену в гипермаркете, даже хуже. Есть совершенно не хотелось, но, зная, что предстоит капельница, он заставил себя съесть кашу и выпить чай. Процедурная сестра, полная веселая женщина средних лет, появилась около десяти часов.
– Ну что, Сотников, давай руку, будем тебе буржуйское лекарство вводить.
Она аккуратно подложила ему под локоть свернутое полотенце и перетянула плечо жгутом. Постучала по локтевому сгибу жесткой короткопалой рукой, несколько раз энергично провела по коже ваткой со спиртом и ловко ввела иглу.
– Как тебе, не щиплет? – Сестра отрегулировала колесиком скорость вливания, а потом вдруг мелко перекрестила его. – Ну, с Богом.
Он лежал, наблюдая, как в бутылке с яркой непонятной этикеткой пузырьки весело поднимаются вверх. Неужели это его жизнь? В вену капает не просто водичка, а вещество, способное убить живущие в нем бактерии туберкулеза? Понять это было очень сложно. В принципе Витя не лечился потому, что не верил в
