результатами нашего похода к «большому» шефу.
Примерно к концу первого года работы в аппарате Первого главного управления дежурный передал мне приказ явиться в обозначенный им кабинет (на седьмом этаже старого здания). Время было назначено на 23.30. Тогда такое позднее приглашение не удивляло, так как вся служба сидела на своих местах часто до глубокой ночи. Я, конечно, быстро выяснил, кто занимает указанный кабинет. Это был кабинет Судоплатова, начальника специального подразделения «террористического отдела», который числился в ПГУ, но при этом пользовался полной самостоятельностью. Я зашёл доложить о полученном мной вызове своему начальнику. Он выслушал меня, но осторожно воздержался от каких-либо рекомендаций. В 23.30 я явился на седьмой этаж в указанный кабинет. В приёмной сидел не секретарь, а, видимо, дежурный офицер в форме майора. Мне предложили подождать. В ожидании я просидел минимум полчаса. Такое ожидание, я думаю, входило в сценарий «приёма» у Судоплатова. Наконец, майор был вызван в кабинет и затем пригласил меня войти. Я вошёл. Большой тёмный кабинет, верхний свет не горит, включена только настольная лампа, за столом сидит человек. Он предложил мне сесть за приставной столик и, ничего не объясняя, задал два или три вопроса по моей биографии. Здесь я увидел, что в стороне, у стены горит маленькая лампочка, стоит ещё один стол, сидит человек и что-то записывает. В этот момент хозяин кабинета вдруг попросил рассказать о «делах», которые я вёл лично. Не задумываясь, я отчеканил, что информацию по этому вопросу могу докладывать только своим прямым начальникам или кому-либо по их указанию. «Чтобы Вы понимали мою компетентность, — заявил Судоплатов (а это был он), — вот ваше личное дело». Он протянул мне папку — моё досье. Положив папку на столик, я начал листать дело. В этот момент Судоплатов перегнулся через стол и вырвал у меня папку. Он из-за своей оплошности (конечно же, он не должен был давать мне моё досье) был просто взбешён и заявил, что я могу идти. Больше я никогда не сталкивался со службой Судоплатова. Может быть ещё и потому, что вскоре после осуждения Берии в июле 1953 года «террористический отдел» был ликвидирован, а сам Судоплатов приговорён к десяти годам тюрьмы, тогда это был высший срок тюремного заключения. Он провёл все десять лет «от звонка до звонка» в известной Владимирской тюрьме.
Хочу сказать, что моя работа по всем полученным мною делам как бы ввела меня в круг людей из разных подразделений внешней контрразведки. Именно поэтому я в дальнейшем стал начальником направления линии «Кр» в службе «А», заместителем резидента по «Кр», а затем и заместителем начальника Управления внешней контрразведки. Я был хорошо знаком с Григорием Фёдоровичем Григоренко, бывшим зампредом КГБ и начальником 2-го Главного управления. Григоренко был заместителем начальника службы «А», когда я там был начальником направления по мероприятиям в области контрразведки, и являлся моим непосредственным начальником. Человек недюжинного ума и сильной воли, он очень болел вопросами продвижения, утверждения и осуществления проводимых моим направлением мероприятий. Скажу ещё, что он был заядлым шахматистом, и я с ним не раз играл «блиц» после работы. Игра проходила при куче болельщиков, азартно и даже сопровождалась криками. Тем временем Григоренко резко пошёл на повышение: начальник управления «К» в ПГУ, затем начальник 2-го главного управления и наконец — зампред КГБ.
По работе, а потом и лично, я хорошо знал Филиппа Денисовича Бобкова, первого зампреда КГБ и создателя 5-го Управления. Бобков Филипп Денисович был «начальником политической контрразведки» госбезопасности страны, как он сам озаглавил свою книгу в 2006 году («Последние двадцать лет. Записки начальника политической контрразведки»). Он был непосредственным создателем всесильного в то время 5 -го Управления КГБ. Управление охватывало все сферы политической и культурной жизни страны, начиная от борьбы с террористами и националистами и заканчивая провинциальными университетами и театрами. Несмотря на всем известные факты «преследования диссидентов», высылки за рубеж Солженицына, Аксёнова и всей подобной работы 5-го Управления, могу сказать, что Филипп Бобков — умный и далеко неординарный человек, хорошо знающий все тонкости работы чекист. Один пример (а их было много).
Передаю рассказ из первых рук. Молодой способный медик, некто М., уже доктор наук, публикует работу с новыми идеями в области урологии. Вскоре его заметили за рубежом и пригласили выступить со своим докладом в США.
Для нашего медика — большое событие. Подготовка, сборы, переводы доклада — всё закрутилось. И тут выясняется, что вроде бы комиссия ЦК партии не даёт разрешения на поездку. Причина хотя и не сообщается, но очевидна: наш М. — еврей. Огорчён М. был ужасно. Но какой-то умный человек даёт ему совет попытаться попасть на приём в КГБ к Бобкову. М. мне рассказывал, что Бобков его принял, спокойно выслушал и попросил подождать пару дней. А на другой день М. позвонили и сказали: «Почему Вы не приходите за загранпаспортом?». Прошли годы, М. стал известным профессором, академиком, руководителем крупной клиники, но остался убеждённым почитателем не только Бобкова, но и всей нашей сложной системы и самой власти.
Моим шефом в Москве во время моей работы в Швейцарии, т. е. начальником службы «К», был Виталий Константинович Бояров. Позже он стал начальником 2-го Главного управления КГБ, и при нём контрразведка добилась очень заметных успехов, скажем даже выдающихся успехов. Он же был моим главным оппонентом при защите мной закрытой кандидатской диссертации в Академии им. Андропова. (Для этой защиты я тогда получил специальное разрешение приехать на неделю в Москву из Женевы.) К Боярову я сохранил самые тёплые чувства и по личностному обаянию, и в связи с его профессионализмом разведчика и организатора.
И Григоренко, и Бобков, и Бояров — все трое выдвиженцы лично Андропова, а он, как видим, умел и не боялся продвигать вверх по карьерной лестнице умных и способных людей.
Глава вторая
Первая командировка
Швейцария
Женева
Шёл второй год моей работы в 1-м Главном управлении Министерства государственной безопасности, позднее КГБ, т. е. в советской разведке. Работал я в европейском отделе, занимался текущими делами нашей резидентуры во Франции. Где-то в конце апреля раздался телефонный звонок секретаря отдела, и мне было сказано, что меня вызывает к себе Коротков Александр Михайлович. Генерал Коротков был в это время заместителем начальника Первого главного управления, одним из четырех или пяти генералов, которые были в то время в разведке. О нём подробно пишет в своей нашумевшей книге бывший начальник специального диверсионно-террористического подразделения МТБ Судоплатов. Коротков в своё время был его заместителем. В ПГУ Александр Михайлович был известен как «крутой матёрый» профессионал.
В приёмной Короткова находилась его секретарша Вера. Я её знал, так как своим улыбчивым и милым характером она обаяла всю молодёжь разведки. На мой вопрос Вера сказала, что речь пойдёт, видимо, о включении меня в группу разведчиков в составе правительственной делегации на международном совещании по Вьетнаму. Совещание должно было начаться буквально в ближайшие дни в Женеве. Проблема заключения мира во Вьетнаме и раздела Вьетнама на Северный и Южный имела очень большое значение в тот период обострения «холодной войны». Советскую делегацию возглавлял Вячеслав Михайлович Молотов (тогда министр иностранных дел). Группу разведки в нашей делегации будет возглавлять, как сказала Вера, сам Коротков. Вооруженный этой краткой информацией, я вошёл в просторный кабинет и, поздоровавшись, остановился недалеко от стола. С Коротковым я был не знаком и практически никогда не встречался. Коротков внимательно взглянул на меня, как будто оценивая, и, не предлагая мне присесть, сказал: «Поедешь с нашей делегацией в Женеву, — и после короткой паузы добавил: — в качестве устного переводчика делегации».
Как потом выяснилось, в группу разведки, направленную в составе нашей делегации в Женеву, срочно понадобился сотрудник со знанием французского языка для работы с источниками разведки, которые, как выяснилось в последний момент, смогли прибыть на эту исключительно важную конференцию. Слова Короткова были для меня полной неожиданностью. Особенно неожиданным было его замечание, что я должен ехать в качестве устного переводчика делегации. По своей неопытности я воспринял это всё
