французских романов и, чуть что, сейчас на 'вы'.
Женя. Я не хочу тебя знать больше. Моя жизнь пропала! (Приложила платок к глазам.) Если бы я знала, за кого шла замуж. Скажи, чем ты теперь лучше бандита, который останавливает путников на большой дороге с криком: кошелек или жизнь? Врач-биржевик! Какой позор, какой позор!
Розенов (сдерживается). Я третий раз делаю попытку примириться с тобой. Две недели, как ты бросила дом. Дети страдают — ты замучилась. Послушай меня, поедем домой.
Женя (с горечью). Ты заботишься обо мне? (Крикливо.) А какова была моя жизнь? Поговорил ли ты со мной хоть однажды серьезно? Нет, серьезно, по-человечески. Чем я была для тебя? Куклой, выставкой! Ты покупал мне бриллианты ради своих целей, но скупился на покупку книг, произведений искусства. В нашем доме нет ни одной скульптуры. В гостиной на стенах висят большие олеографии в этих пошлых золоченых рамах. Для кабинета ты отказывался приобрести библиотеку…
Розенов. Эти бредни никого не греют. Мне надоели книги. Я не признаю искусства.
Женя. Разве это не ужасно — не признавать искусства? Боже мой, я оставалась одна и думала: где же мои мечты? Когда мы познакомились, ты мне понравился. (Опять напыщенным тоном.) Я думала, что с тобой из этого мертвого дома я выйду на свет, я увижу солнце. Жизнь наша будет заполнена благородным трудом.
Розенов (сердито). Это все из романов. О каком труде ты говоришь? В жизни все так ясно, так просто. Поедем домой. Твоя вспышка пройдет, и как ты будешь жалеть, если мы разойдемся. Я женюсь вторично на молоденькой, богатой, ты останешься вдовой. Хочешь, я повезу тебя за границу? (Шепчет.) Поедем как любовники…
Женя. Не добьюсь у тебя, чтобы ты отнесся ко мне как человек. (Заплакала.) Я говорю серьезно, Яков. Может быть, это мои последние слова! Я четыре года молчала. Я рвалась из нашей клетки к прекрасному. И вот я вырвалась… не на радость.
Розенов (меняет тон). Не могу же я серьезно, хладнокровно слушать эту чепуху. Ведь я не мальчишка и не хожу, воздев очи горе. Я смолоду ненавидел этот гнусный высокий тон. Перестань дурить, или я тебя заставлю. Бросила детей и разыгрывает Жану д'Арк.
Женя (задыхаясь). Меня заставить!
Розенов. Тебя, тебя. Я пойду до конца.
Женя. Ты думаешь, что разговариваешь со своими любовницами?
Розенов. Молчать! (Сдавливает ей руку.) Едешь домой? Я спрашиваю, вернешься домой?
Женя (вырывает руку). Опять в эти проклятые комнаты тюрьмы? Никогда, лучше смерть! (С пафосом.) Кому я нужна теперь? Кто протянет мне руку, чтобы идти со мной вперед, вперед, без конца? Я одна!.. Моя жизнь пропала, и вот я плачу. Кому я продана? Посмотри на себя. У тебя круглое брюхо и плотоядный рот. (Смеется.) У тебя цепочка на жилетке. Нет, ты посмотри на себя. Как твой дом устроен? Кабинет без библиотеки, гостиная без произведений искусства, столовая и огромный буфет с мраморной доской. Когда к нам входишь, сразу охватывает атмосфера чего-то ужасного, мерзкого, бесстыдного. Я плачу, пропала жизнь!
Розенов. Но ты ведь идиотка, честное слово. Твое место в больнице.
Женя. Это тебе кажется страшным. Все благородное для тебя не имеет цены. Пусть! Я плачу. Пропала жизнь!
Розенов (в бешенстве). Не знаю, что удерживает меня ударить тебя. Но подожди, дойдет и до этого. Проклятие гимназиям и подлым книгам! Почему я женился на тебе? Почему я тебя выбрал? Разве в городе мало других богатых идиоток, которые почли бы за счастье выйти за меня замуж?
Женя рыдает.
Ты еще плачешь? Ты еще права? Подожди, прибежишь сама ко мне. (В гневе убегает.)
Пауза. Женя плачет. Из кабинета тихо выходит Этель. Удивленно оглядывается. Музыка прекращается.
Этель. Где же Яков?
Женя молча поднимается и, рыдая, выходит из комнаты в правую дверь. У дверей столкнулась с Маней. Этель изумленно смотрит на нее.
(Недовольно, расстроена.) Как ты прошла сюда? Кто тебя впустил?
Маня. Никто меня не впустил. У кого я должна спрашивать позволения! Как ты ни богата и как я ни бедна, все-таки мы сестры. Еще могу зайти к тебе без спроса. Когда-то вместе в камешки играли, когда-то сидели за одним столом. Вот так сидел отец, а тут мать и, слава богу, меня считали немножко красивее и умнее тебя. Счастья твоего мне только не хватало.
Этель. Пришла уже разговаривать. Мне не так весело, чтобы тебя слушать.
Маня. Можно подумать, что я прыгаю от веселья. Почему ты выгнала Диночку? Что она тебе сделала? Ведь она пришла тебе поклониться?
Этель (хмуро). Чего тебе надо от меня? Зачем ты приходишь меня мучить? Думай о какой-то Дине! Слава богу, у меня довольно своих забот.
Маня. Я ничего не говорю.
Этель. Ты не говоришь? Знаю тебя. Твои глаза говорят. Пусти меня выйти. Смотри-ка, стала на пороге и не пропускает!..
Маня (тихо). Я ничего не хочу от тебя. Я пришла только рассказать тебе, что мы умираем с голоду. Внизу стоит мой Абрам и падает с ног от слабости. Помощи нет ниоткуда. Я прощаю тебе, что ты выгнала мою Диночку. Я прощаю тебе твои двенадцать комнат и то, что ты купаешься в золоте, прощаю даже и то, что ты меня, свою сестру, не хотела вытащить из грязи, из этой бедноты, из этих скорбей. (Заплакала.) Помоги мне теперь…
Этель. А я тебе сто раз говорила, что я не Ротшильд. Мне не у кого взять денег. Ты думаешь, что золото у меня в руках? А если бы и было? Значит, я должна тебе все отдать? Ты моя сестра, но теперь нет родства. Всякий живет для себя. Был бы твой муж умнее, дельнее, ты бы тоже достигла богатства. У меня есть люди поближе, чем ты. Спроси-ка, сколько стоит вести хозяйство. Сколько стоят слуги, лошади, конюхи? Сколько нужно для детей. И ничего не остается для других. Теперь мельница стоит, а когда мельница стоит, то все равно что мать умерла. Пропусти меня. Ты видела, моя Женечка плакала?
Маня. Я не уйду отсюда. Мне некуда идти. Лягу здесь и умру. Хорошо, нет родства. Пусть! Я не сестра, я просто бедная, несчастная женщина. Я пришла к тебе. Я оглядываюсь, и глаза не выносят блеска твоего богатства. Дома у меня холодно, в окнах стекол нет, со стен течет зеленая вода. Каждая вещь, которая здесь валяется, могла бы осчастливить меня на всю жизнь. Смягчи свое сердце. Взгляни на меня и на себя: мы ведь дети одной матери. Ты вся сияешь, а я худа, как загнанная лошадь, и годилась бы тебе в матери. Мои руки так высохли, что в них едва бьются жилы.
Этель. Кто же виноват? Плачься на бога. Пусть муж работает… Разве мой Давид отказывался когда-нибудь от работы? Никогда! Он всегда думал о том, чтобы делать деньги. Пусть твой муж тоже работает, пусть дети работают. Не жрите столько, не покупайте туфелек, шляпок, корсетов, и из этих копеек соберутся рубли.
Маня (мрачно). Пусть то, что мы тратим на шляпки,
