Красников афористичен и парадоксален: «Мы не судьи с тобой. Мы – вина»; «Скажи мне, кто твой Брут, и я скажу, кто ты»…
Красников, как всякий истинный поэт, еще и мыслитель, облекающий прозрения в тонкие формы стиха. И нет толку сетовать на то, что выводы, к которым пришел он, неутешительны: «…и да простят нас бедные итоги, / что мы их безнадежно подвели!»… «…я прожил эту жизнь, не увидев тебя, / сквозь судьбу, как сквозь стену, прошел безвозвратно». И еще вот это, замечательное: «Мы – из прошлого века, нас все узнают. / За угрюмых таких – двух веселых дают».
«Двух веселых» я, к слову, назвал свыше. Выбираю «угрюмых». Почему?
В отличном эссе, помещенном в этой книге, Красников пишет: «Есть время, когда открывается нагота истории – нагота отчаяния и экзистенциального сиротства, и только известный Хам и дети Хама не постыдятся осклабиться над лихолетьем и злосчастьем страны».
Читайте, это настоящее: поэзия лихолетья.
В книге есть как минимум одно великое стихотворенье: «Московская гроза 21 июня 1998 года в день Всех Святых в земле российской просиявших».
Алик Якубович
Начать бы всё с конца
(Н.Новгород : Деком, 2010)
Когда листаю книжку Алика Якубовича, у меня на языке вертится одно словечко: органично.
Понимаете, это все органично у него получилось: его замечательные фотографии, на которых пресветлые девушки с пьяными глазами, ломкий волжский лед и резиновый мяч, навсегда зависший в воздухе; и эти его странные, иногда на грани прозрения, иногда на грани банальности (я люблю банальности, а также сантименты) строки; и собственно сам он, утренний пешеход, ироник и романтик, вполне соответствующий своим видом тому, что пишет, и тому, как фотографирует.
Говорят, что поэтов надо сравнивать с кем-то, с другими поэтами, например. Это дурная привычка, и я представления не имею, с кем сравнить Якубовича. Но если бы какие-то его «танки» я прочел в антологии древнекитайской поэзии, я б сказал: какой талантливый народ китайцы!
А когда я читаю про «…почему-то вcпомнился даун Колька, / Которого любили все собаки / И бабушки у подъезда» – и дальше про то, как «…правда, погиб он по-дурацки – / Утонул, собачку спасал, / А плавать не умел», – сразу вспоминаю про дебилов гениального Бориса Рыжего, он вообще любил слово «дебил». Хотя и тут знаю, что у Рыжего свой дебил Колька, а у Якубовича – свой. А то, что они оба присматривались к растерявшим разум, – так иначе и быть не могло.
Ну и когда, наконец, читаю я о том, как «…золотая рыбка в аквариуме / Смотрит в голубые глаза мальчика / И думает: море» – я вообще ни о чем не думаю, мне и так хорошо. Я ж не золотая рыбка, чтоб думать…
Алина Витухновская
Черная икона русской литературы
(М. : Ультра. Культура, 2005)
Книга вышла сначала в Германии, и там Витухновскую скупили всю и сразу, в то время как, например, маститого Виктора Ерофеева, переведенного тогда же (книга его называется «Хороший Сталин», хотя имеется в виду Сталин плохой), немцы знать не хотят и не покупают.
В Витухновской есть нечто фашистское – естественно, в эстетическом смысле. Черное до блеска, жестокое, маршевое.
Посему могу сделать рискованный вывод, что современным немцам русские фашисты (эстетические, черт возьми) куда ближе, чем вконец надоевшие антисталинисты.
Книга, что и говорить, взрывоопасная. Первую столичную презентацию «Черной иконы…», в феврале 2005-го, вообще запретили: и за пропаганду наркотиков автором «Черной иконы…» (в свое время она за хранение «кока» сидела в тюрьме – тогда и стала знаменитой), и за заявленное присутствие на презентации Эдуарда Лимонова, и вообще.
В книге есть тексты, написанные с помощью ритма, и есть проза. О чем речь? О том, что умерли и Бог, и Ницше, и осталось Ничто. Витухновская смотрит на него в упор. Кто такая Витухновская? Цитирую.
Витухновская – великий человек, серьезно говорю. Единственная в своем роде. Она – окончательно разочарованный в человеке Гоголь, но злобный Гоголь, а не беспомощный. Леонид Андреев в кубе. Квинтэссенция вконец озверевшего и предавшего будущее футуризма (особенно итальянского футуризма). Опоэтизированный и доведенный до безумия Леонид Леонов, постигший в свои без малого сто лет, что наступает время перемолотой человечины и эксперимент Бога не удался: глупая глина, из которой вылепили человека, разъела Божий дух. Просто и Гоголю, и Андрееву, и Леонову жалко человека. А Витухновской – уже нет.
Антологическое
Строфы века:
Антология русской поэзии
(М. : Полифакт, 1999)
Вопросы начинаются уже с обложки. Редактор проекта Анатолий Стреляный утверждает, что «едва ли не большинство» лучших стихов в русской поэзии ХХ века написано «либо за решеткой, либо в изгнании».
Вот так вот?
