Урок английского Серегу особенно волновал. Как сказали друзья, Оршанскую тоже зачислили во вторую группу. Значит, будет замечательный повод пообщаться, будет возможность лишний раз поизучать ее профиль.
Сегодня Оршанская показалась Сереге особенно красивой. В оставшееся до урока время он так часто посматривал в ее сторону, что впервые в жизни проглядел появление Анжелки. А может, она с самого начала здесь сидела. Серега запоздало сообразил, что начал потихоньку забывать о ее существовании. И это после стольких лет обожания, после миллиона часов, проведенных под ее окнами! А сколько сумасбродств зарождалось в его головушке, сколько глупостей он успел натворить — и все с одной- единственной целью: преуспеть в ее глазах! И вот теперь немыслимое случилось: внутренняя его планета, именуемая сердцем, решительно поменяла полюса.
Момент появления учителя он тоже прозевал. Хотя этому были свои объяснения. Историк Федюня не умел входить, как Аврора Георгиевна, — напротив, он появлялся почти незаметно, как припозднившийся ученик проскальзывая в класс, спеша занять свое место. Уроки его протекали в том же примерно ключе. Учитель что-то негромко рассказывал, разворачивал карты, тыкал указкой, и класс особо ему не мешал. Да и чего там мешать: как говорили немцы — «каждому свое». Охота стоять у доски — пусть стоит, народ же тем временем буднично занимался своими разновеликими делами. Кто-то резался в пики-фамы и в игры на сотовиках, другие обменивались новостями или слушали музыку с плееров. Вот и сейчас все шло обычным порядком: Гоша с Васеной прямо на лавочке рубились в картишки, Кокер тыкал в спину Светика-семицветика транспортиром — типа, заигрывал. Краб что-то тихонько обсуждал со Змеем, Вадим из трубочки плевался в Люську, но мазал и попадал то в Мокину, то в ее соседей.
На таких уроках Серега обычно умирал от скуки. Мама вон пугала хвостами, а какие тут хвосты! В лицеях, говорят, из детей соки последние выжимают, уроков задают по семь тонн — типа, английская система. Не сдохнешь, так выживешь. Только фига ли толку? Экономику-то страны все равно троечники поднимают. Уже во всех популярных передачах про это сто раз рассказывали: отличники опускают, а троечники поднимают. Вон и сейчас постарались — опустили планету до полного кризиса — тоже ведь круглые ботаны да отличники намутили. Вот и не фиг гваздаться.
Но с другой стороны — сидеть и ни фига не делать было, действительно, скучно. Когда времени вагон, мозги, в самом деле, прокисают. Дома-то еще можно развлекуху придумать, а в школе что сделаешь? Чем себя занять и развлечь? По всему выходило, что особо нечем. Можно, конечно, развинтить ручку, извлечь стержень и поковырять в ухе. А можно из того же стержня, предварительно пожевав и особым образом загнув кончик, вылепить миниатюрную клюшку и выстреливать «шайбами» во все концы класса. А еще можно зажать на парте конец линейки и тенькать пальцем по другому концу, наигрывая примитивный музон. Медведи, говорят, щепой в лесу так играются. Тоже ведь, блин, композиторы! Может, они в самом деле не глупее людей? То есть поглядишь-поглядишь на какого-нибудь Гошика — и понимаешь: медведь, пожалуй, поумнее будет.
А еще… Еще можно превратить ту же линейку в подобие катапульты, и тогда уж пуляй, куда хочешь и чем хочешь. Хоть тяжеленной резинкой, хоть даже гайкой. Правда, и в ответ прилетит аналогичный гостинец, но селя ви! Как говорится: кто мячом к нам в стекло, от мяча и погибнет. Зато и скука пройдет. Однозначно.
Тем не менее сегодня Серега не скучал. Сидел вполоборота и слушал вполуха. Вполуха, поскольку одно было обращено к Федюне, вторым Сергей опирался на собственную ладонь. Так было удобнее смотреть на Еву. Подобно Тарасику и Вике Белобородовой она тоже что-то там строчила в своей тетради, но сейчас Серегу занимало другое. Именно эта девочка его поцеловала. Сама. Он не вполне понимал ее поступки, мало что о ней знал, но это его ничуть не волновало. Ведь екало отчего-то сердце, а сердцу своему Серега доверял.
Глядя на хрупкую спину девочки, на ежик ее волос, он вспоминал Еву курящей и думал, что непременно отучит ее от сигарет. Будет капать подобно отчиму на мозги — и отучит. Вода камень точит, а слова — они помощнее будут. И на родителей Евы Серега постарается произвести самое выгодное впечатление. Они у нее, судя по всему, демократы, если разрешают дымить. Его бы собственный отец курить Ленке точно бы не позволил. И рукава эти длинные, как у Пьеро, ей лучше тоже убрать. А вот ногти как раз можно и отрастить. Маникюр Сереге нравился. Конечно, с точки зрения мойщика посуды — абсолютная глупость, но с этим они как-нибудь разберутся. Он, скажем, будет мыть посуду и чистить картошку, она пылесосить и выбивать ковры. А потом они будут грызть чипсы и смотреть телевизор. Хотя нет… Зачем телевизор с чипсами, если можно сидеть на ковре и целоваться? От заката и до рассвета…
От таких сладких мыслей Серегу бросило в жар. Он оторвал ладонь от уха, и бормотание Федюни потекло ручейком в голову, один за другим заполняя мозговые файлы нужным и ненужным:
— …Таким образом, вам, ребята, достались не самые лучшие учебники. Историки до сих пор спорят о мотивах войны, о главных ее героях. Уже через пару лет после очередных выборов, возможно, все будет снова переписано. И ваши родители будут доказывать вам одно, а вы им другое…
Тарасик Кареев поднял руку.
— Тогда почему говорят, что история не терпит сослагательного наклонения?
— Ну… Потому что она, действительно, не терпит, — Федюня глянул в сторону двери, как бы раздумывая, не задать ли стрекача. Мысль была не лишена резона. Когда Тарасик начинал спрашивать, класс отвлекался от своих дел и обращал внимание на учителя. Все равно как сторожевой пес, перестающий играть с собственным хвостом и замечающий, наконец, спускающегося с забора воришку.
— Что было, то было, и мы не в силах повлиять на свое прошлое…
— Однако же влияем, — строго перебил Тарасик. — Практически каждый день!
Когда дело касалось истины, этот паренек враз менялся, напуская на себя грозный и неприступный вид. Полный прокурор, короче!
— Что ты имеешь в виду?
— Да взять те же учебники, переписали, повторили тираж — и готово. Сегодня — одно, завтра — другое. Агрессор становится другом, революция превращается в бунт. Это даже не сослагательное наклонение, это гораздо хуже.
— Я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к теме урока, — пролепетал Федюня.
— По-моему, самое прямое. Если история — это наука, значит, уместно сравнение с физикой и математикой. А там сослагательное наклонение не просто допустимо, а необходимо. Оттого такая куча теорем с доказательствами. По-моему, это нормально. Любая наука должна ежедневно подвергаться сомнению и пересмотру. Даже самые базовые знания, если кто-то создаст новую теорию относительности или введет вместо двоичной системы какую-либо иную, тут же поменяются…
Точно! — мысленно восхитился Сергей. Еще неделю назад он любил Анжелку, а стоило Еве его поцеловать, и вся его база с надстройкой осыпалась песочной горкой. А ведь могла и не поцеловать. И в больницу могла не прийти, — и что тогда? До одиннадцатого класса сохнуть по дуре Анжелке, терять свои лучшие годы, а после повеситься, когда она окрутит какого-нибудь чудака Сакко или Бартоломео и укатит с ними в пузатую Америку? Вот уж дудки! Кстати, и Тарасик приводил сейчас такие же примеры. То есть приблизительно такие же.
— Например, что было бы, если бы Гитлера приняли в художественную академию, а брата Ленина не казнили? — наседал подкованный Тарасик на Федюню. — Как изменилась бы планета, если бы Колумб не доплыл до берегов сегодняшней Кубы, а соратник его, Америго, заболел и умер от чумы? Это ведь можно соотнести с техническим прогрессом! С социологией, наконец! Скажем, если не создали бы телевизора и не открыли атомной энергии, как дальше повернулась бы вся человеческая история? Может, все-таки людям полезно фантазировать? Хотя бы для того, чтобы не наступать на одни и те же грабли…
Тем более что и не грабли это уже, а форменные вилы! — мысленно завершил за него Серега. — То бишь — ядерные боеголовки, интернетовская свалка, СПИД, наркотики, прочая хренотень…
Он приподнял голову. Одухотворенное лицо Тарасика пунцовело багровыми пятнами. Он волновался и оттого не замечал, что сидящий позади Кокер вовсю шарит у него в сумке. Серега пожалел, что нет ничего под рукой, чтобы запустить Кокеру в затылок. Разве что пожертвовать ластиком, но резинка была еще
