воду. — Убирайся отсюда! — коротко бросил он. — Никто в Стокканесе тебя не боится, Ране Торлейвссон!
Ране поднялся на корабль, и тот отошел от берега. Его провожали презрительным смехом. Работники и служанки Торстейна радовались поражению братьев и предвкушали, как зимой будут рассказывать гостям о подвиге пятнадцатилетних парней, которые разоружили и опозорили этих злодеев.
Тоска по дому
Для Апулука и Наруа время в Стокканесе летело птицей. Все для них было здесь новым, они с любопытством смотрели, слушали и учились.
Ткацкий станок казался Наруа чудом. Она часами тихо, точно зайчонок, сидела рядом с Хельгой и смотрела, как у нее из-под рук появлялась красивая ткань. Ей было непонятно, как шерсть животных, которых эти исландцы называли овцами, превращается в такую красоту.
В течение лета Хельга в благодарность за то, что Наруа много возилась с маленькой немой Фридой, сшила Наруа платье. Фрида постоянно бегала за Наруа, которая всегда находила время с ней поиграть.
Это платье стало любимым нарядом Наруа. Она онемела от восторга, когда первый раз взяла его в руки. Платье было необыкновенно красивым, хотя, на взгляд Наруа, странным и непрактичным. Оно представляло собой два широких куска ткани, соединенных на плечах бретелями, на каждой бретели была большая пряжка из какого-то твердого металла — Хельга сказала, что это бронза.
Платье было длинное, до щиколоток, и Наруа считала, что ходить в нем невозможно.
В ответ она сшила Хельге пару камиков из шкурок животных, которых Лейв приносил с охоты. Она очень старалась, чтобы швы были красивые и чтобы Хельга могла ходить по воде не промочив ног.
Новое платье Наруа положила под скамью, на которой спала. Она любила его, но надевала редко. К тому же выглядела она в нем так необычно, что Лейв с Апулуком не могли удержаться от смеха, когда она в первый раз его надела. Кроме того, у нее от шерстяной ткани с непривычки чесалась кожа, эта ткань была слишком жесткой по сравнению с мягкой выделанной кожей, из которой шилась одежда инуитов, плохо грела и неприятно пахла.
Наруа понимала, что это дорогое платье, она знала от Лейва, что шерстяная ткань была ценным товаром, который исландцы обменивали на дерево и железо. Ткань же, сотканная из шерсти гренландских овец, считалась самой дорогой, потому что, даже намокая, она хранила тепло.
Апулука в Стокканесе больше всего интересовала кузница. Ему казалось невероятным, что из чего- то, что Торстейн и его люди добывали совсем рядом с усадьбой, можно выплавить такой чудесный и необходимый металл, как железо.
Одно время он даже считал, что Торстейн обладает таинственным даром вроде того, каким обладал старый шаман Шинка в их стойбище. Но Лейв объяснил ему, что добыть железо может любой человек, надо только научиться этому делу.
Нога Апулука быстро заживала. Он уже мог обходиться без палок, и, хотя еще прихрамывал, уже начал ходить в горы с Лейвом и Наруа. Там они собирали птичьи яйца и охотились на мелкую дичь вроде куропаток и зайцев. И всегда брали с собой Фриду, эскимосы сразу полюбили эту маленькую немую девочку.
Фриде было пять лет, немой она была от рождения. Но она отличалась сообразительностью и быстро все понимала.
Апулук научил ее пользоваться пращой, и вскоре Фрида уже владела ею не хуже, чем Лейв и Наруа.
Однажды в горах Наруа вспомнила своих родителей и их стойбище и начала рассказывать о них Фриде, которая внимательно слушала ее, хотя и не понимала гренландских слов.
Наруа рассказала ей о своем отце и матери, которые наверняка горевали, когда они с Апулуком не вернулись домой, и о маленьком брате, у которого тогда еще не было даже настоящего имени. О летнем стойбище своей семьи, о богатой добыче охотников, об их дедушке, который был очень добрый и рассказывал детям о том, что случилось в давние времена.
Лейв и Апулук тоже слушали ее рассказ. Они лежали на вереске и ели собранную ими чернику.
— Наверное, отец с матерью думают, что мы погибли, — сказал Апулук. Я знаю, что они всюду искали нас, а когда нашли наших собак, решили, что мы погибли во льдах.
— Здесь они, во всяком случае, нас не искали, — улыбнулся Лейв. Вы только вспомните, как старый Шили боится исландцев. Помните, когда вы меня нашли после кораблекрушения, он хотел, чтобы меня убили. Он принял меня за злого духа.
Апулук и Наруа согласились. Да, здесь, в Стокканесе, их родичи не рискнули появиться.
— Надо попытаться найти их, — сказал Апулук и виновато взглянул на Лейва. — Мне хочется вернуться домой, чтобы они узнали, что мы живы и здоровы. Но если ты хочешь остаться здесь, мы с Наруа можем пойти одни.
Лейв долго не отрывал глаз от фьорда. Со склона, на котором они лежали, были видны и усадьба Торстейна, и почти весь фьорд.
— Нет, — ответил он наконец. — Если вы уйдете отсюда, я уйду вместе с вами.
— Но ведь Торстейн и его люди твои земляки, — заметил Апулук. — Может, тебе лучше жить с ними, чем с нами?
Лейв задумчиво посмотрел на Наруа. Она лежала к нему боком, и ее длинные черные волосы свисали на щеку, подобно воронову крылу.
— Я — человек, — сказал он. — Инуит — значит «человек», а я и есть инуит. — Он засмеялся. — Только не думайте, что вы единственные люди на земле потому, что называете себя инуитами.
Апулук тоже засмеялся:
— А мы даже не знали, что есть другие люди, пока не встретили вас, исландцев.
Наруа повернула голову и посмотрела Лейву в глаза. Они улыбнулись друг другу.
— Лейв теперь почти такой же, как мы, — сказала она серьезно. — Он один из нас.
Апулук вытянул больную ногу.
— Я тоже так думаю, — сказал он. — Мне только хотелось облегчить ему выбор. Если он хочет остаться у Торстейна, он не должен думать о нас.
Лейв нашел маленький круглый камешек и протянул его Фриде. Девочка положила его в пращу, быстро раскрутила ее над головой и пустила камень. С глухим стуком он упал на мешок с вороникой, которую они набрали выше на склоне.
— Я пойду с вами, — сказал Лейв. — У меня нет желания остаться в этой усадьбе на всю жизнь. И я не хочу с вами расставаться. — Он поднял лук, лежавший у его ног, и встал. — Сегодня вечером я скажу Торстейну, что мы уходим. Он нас поймет.
Прощание
