встреченный так неласково, тут же пустился наутек.
— Васька! Васенька! — позвала я его.— Ну, прости меня, зверюшка моя маленькая, что я тебя так напугала! — Его бело-бежевая пушистая мордочка выглянула из-за косяка.— Иди ко мне, хороший мой! — уговаривала я его.— Иди ко мне, ворюга домашний! Иди ко мне!
Василис смилостивился, подошел, запрыгнул ко мне на колени, устроился поудобнее и замурчал. Я гладила его, а, между тем, у меня в голове постоянно вертелось: «Вор домашний! Вор домашний!». И в конце концов вся эта история предстала передо мной во всей своей немыслимой подлости.
Итак, первым был Толька, которого убили способом весьма экзотическим. Стрелка в лоб — уж куда экзотичнее! Но эта смерть навела Гадюку, который сам сгоряча проболтался, что женился не на Лариске, а на заводе, на мысль о том, каким образом он, не вызывая никаких подозрений, сможет стать его практически единоличным хозяином — ведь убийство тещи и его жены с ее дочками, если их убьют каким- нибудь экзотическим образом, припишут тому же человеку, который ликвидировал Тольку. Сам же Богданов был Гадюке не опасен, поскольку последние дни доживал, да и нужен был еще, чтобы все официально на него оформить. Да вот только представления об экзотике у Гадюки весьма своеобразными оказались и поэтому на свет божий появились шелковый шнурок и эргэдешка. Исполнителем, конечно, был не он сам, а кто-то очень доверенный из его людей, но не человек Морды, потому что у того на Лариску и девчонок рука бы не поднялась. И искать этого исполнителя нужно среди охранников их дома в «Дворянском гнезде» — вот он, тот самый «домашний вор». Чего ж удивляться, что эксперты никаких следов не нашли — они же искали следы постороннего человека! А поскольку стереотип мышления вещь серьезная, то расчет Гадюки оправдался и все убийства приписали тому же киллеру, что Тольку убил. Но вот когда Петровичу башку снесли, тут Наумов и заволновался, и задергался, и позвал меня, будучи уверен, что я до него не докопаюсь. И я, действительно, ни о чем не догадалась бы, если бы «Кузнецов» не был на заводе именно в то время, когда убивали Лариску — я ведь тоже человек и стереотип мышления мне тоже присущ.
Но почему до сих пор жив сам Гадюка? Ведь убрать его таким профессионалам, как «Осы», раз плюнуть. А потому, немного поразмыслив, поняла я, что он живым нужен. Родственников у него нет, наследовать ему некому, и, значит, случись что с ним, акции, как выморочное имущество, отходят в собственность государства, которое может сделать с ними все, что угодно, и совсем необязательно, что выставит на торги, где «Доверие» сможет их приобрести. Правда, не исключен тот вариант, что Наумов написал-таки завещание в пользу государства, но и в этом случае, если он умрет, «Доверию» тоже ничего не светит. Нет, тот, кто руководит Самойловым, рисковать не будет, а это значит, что Наумову, как это ни печально, пока ничего не грозит.
Таким образом, можно предположить следующее: некто заказал Тольку, Богданова и Наумова, чтобы потом легко договориться с Риткой и Лариской, которым, судя по их образу жизни, заводские дела были до лампочки. Так. Тольку ликвидировали, но тут Гадюка подсуетился и руками какого-то своего отморозка убрал Ритку и Лариску с девочками. Киллер, предположительно... Да что там предположительно! Точно «Кузнецов» убрал Богданова и тут его остановили, чтобы было с кем договариваться, вот Наумов и остался в живых. Вроде все логично, но вот что мне теперь со всеми этими знаниями делать? Рассказывать о них Солдатову с Чаровым нельзя — во-первых, здесь фигурируют «Осы», о которых я обещала молчать, а во- вторых, они с Наумовым ссудой повязаны и поэтому непредсказуемы. Ладно, подождем. До декабря времени вагон и маленькая тележка и еще много всякого разного произойти может. Но кто этот некто? Кто реальный заказчик? И, самое главное, зачем? Ну зачем ему потребовался этот разоренный завод? Вот в чем вопрос.
ГЛАВА 7
Утром, попивая после завтрака в кресле кофе, я обдумывала, что и в какой последовательности мне нужно сделать, когда звонок Панфилова внес в мои планы свои коррективы.
— Лена, у меня к тебе просьба...
— Ой, Владимир Иванович, как хорошо, что вы позвонили! — обрадовалась я.— Потому что у меня к вам тоже просьба и я очень надеюсь на вашу помощь.
— Хорошо. Встретимся — обсудим. Дело в том, что сегодня похороны. Вот я и хочу, чтобы ты вместе со мной на кладбище съездила, посмотрела по сторонам повнимательнее, может, заметишь что-нибудь необычное.
— Это Костровой? — уточнила я.
— Да. Понимаю, что занятие не из приятных, но надо. Я в десять за тобой заеду.
— Хорошо,— сказала я и отправилась на кухню, где Варвара Тихоновна возилась с фаршем — на обед или на ужин, уж как получится — планировались пельмени.
— Знаете, баба Варя... Ничего, если я буду вас так звать?
— Ой, да, конечно! — обрадовалась она и глаза у нее подозрительно заблестели.— Зовите. Это ж так по-доброму звучит... Почти по родному...
— Вот и хорошо. Вы меня тоже тогда Леной зовите. Так вот, я вам сегодня самый простой сотовый телефон куплю, чтобы он у вас всегда с собой был...
— Не надо! — испугалась она.— Он же бешеных денег стоит, а я его сломаю. Обязательно сломаю. Я таких вещей боюсь.
— Не бойтесь! — успокоила я ее.— Вы же с телевизором разобрались? А телефон еще проще. Зато я всегда смогу вас предупредить, что задерживаюсь, чтобы больше не получилось, как вчера, да и вы мне позвонить сможете, если что-нибудь случится. Ну, хозяйничайте! — и я отправилась на улицу.
Увидев, как я сажусь в джип Панфилова, Малыш с Карлсоном переглянулись, и не решились ехать вслед за нами. А я, устроившись на уже ставшее для меня даже привычным место рядом с Паном, поинтересовалась:
— Владимир Иванович, ну как? Какая-то ясность появилась?
Вместо ответа он спросил меня:
— Лена, ты в чертей веришь?
— Шутите?
— Почти. Просто нашли мы одну бабульку, которая видела ту «Ниву», и она категорически утверждает, что вел ее черт: черный, лысый, с горящими глазами.
— Все ясно,— тут же догадалась я.— Черный чулок на голове, перчатки и темные зеркальные очки.
— Правильно, Лена. Так что, как видишь, ясности пока никакой,— и, немного помолчав, он спросил: — Слушай, а что это за старушка у тебя была?
— Домработница моя, Варвара Тихоновна, в нашем же подъезде на первом этаже живет, а что?
— Да, понимаешь, блинчики у нее уж очень вкусные получаются. А, вообще, домработница — это удобно? Я же сейчас один, благоверная моя к нашей дочке в Ирландию укатила, вот и думаю, как быть.
— Владимир Иванович, да я просто свет белый увидела,— засмеялась я, поняв, куда делись все остававшиеся блинчики.— Ни хлопот, ни забот. Одно сплошное «Bounty».
— Да?! — Пан заинтересованно глянул в мою сторону.— Ну тогда надо будет и мне что-то такое придумать.
Оставив машину на стоянке возле боковых ворот кладбища, мы с ним подошли к маленькой часовенке, около которой стояла неожиданно большая толпа нарядно одетых женщин, которые оживленно что-то обсуждали. Через несколько минут к воротам подъехал белый «Мерседес», из очень недешевых, и из него вышла цыганка Галя Прохорова, по прозвищу Певунья, чья бабушка предсказала мне встречу с Батей, а за ней с ребенком на руках Ксана Острожная, ученица и приемная внучка Евдокии Андреевны Семеновой или, по-простому, бабы Дуси, знаменитой на всю Россию травницы, которая живет в одной из деревень нашей области. Увидев их, женщины радостно загалдели и, окружив, стали любоваться малышом. Я тоже протиснулась поближе и спросила у Ксаны, кивая на ребенка:
— Тезка?
