Ее буквально губила сердечная тоска. Она и знать не знала, что человек может так страдать. Иногда ей казалось, что еще один час такой муки – и она не выдержит.
Мэри призывала смерть – ей казалось, что мгновенная кончина может принести избавление. Не в силах думать ни о чем другом, она в мучительных подробностях восстанавливала в памяти события последней недели. Снова и снова она вызывала в памяти тот разговор с отцом. Те жуткие слова, что слово в слово повторил ей отец. «Я терпел Мэри Эллен возле себя не один год. Помогите мне попасть в Аннаполис, и я оставлю вашу драгоценную дочку в покое». О нет, ее возлюбленный просто не мог сказать такое!
Мэри Эллен до сих пор не могла принять как данность то, что случилось. Она не понимала, как могла так жестоко ошибиться в Клее, не могла поверить, что человек, которого она любила всем сердцем и душой, беззастенчиво ее использовал. Это просто не могло быть правдой. Произошла ужасная ошибка, и всему этому в конце концов найдется какое-то разумное объяснение. Если бы только она могла увидеться с Клеем, поговорить с ним! Клей любит ее, он не может причинить ей боль.
Или...
Мэри лучше других знала, как сильно хотел Клей попасть в академию – это казалось ему самым важным в жизни. Но разве она была для него ничем? Неужели он считал ее лишь проходной пешкой, которой можно пожертвовать во имя главной цели?
Самым горьким во всем этом было то, что он мог без труда получить и то и другое. Родители ее любили Клея, доверяли ему так же, как и она, – по сути, он уже стал членом их семьи. Но тогда почему?
Круг за кругом проходила Мэри все те же муки ада. То ей казалось, что во всем этом кроется какая-то фатальная ошибка, тогда как Клей действительно любит ее и продолжает любить, однако в следующий момент она уже верила в то, что все сказанное отцом – чистая правда и Клею, этому бессердечному, беспринципному, одержимому карьерой негодяю, никогда не было до нее никакого дела.
Безнадежность ситуации порождала у Мэри ощущение полной беспомощности, и она снова начинала плакать. Потом слез стало меньше и на смену им пришла депрессия. Поведение Мэри Эллен вызывало у ее матери все больше беспокойства. Дочь часами могла неподвижно стоять на палубе, вцепившись в перила, она не желала ни с кем общаться, а глаза ее были пусты и безжизненны.
В конце концов Джулии Пребл стало не по себе. Она пристально следила за дочерью, боясь, как бы та не выкинула какую-нибудь глупость. Того и гляди возьмет, да и бросится в море. Сердце матери ныло от сострадания к единственному ребенку, и она все чаще спрашивала себя, не совершили ли они с Джоном Томасом трагическую ошибку. А что, если Мэри Эллен никогда не забудет Клея? Что, если она останется несчастной до конца дней?
Нет, нет и нет. Этого не должно случиться! Мэри Эллен – тут же начинала убеждать себя Джулия – будет вполне счастлива с Дэниелом Лоутоном и однажды поблагодарит родителей за их рассудительность.
Наконец Джулия Пребл с дочерью прибыли в Англию, но Мэри Эллен лучше не стало. Она не разговаривала, едва прикасалась к пище, не могла спать. Никакие уговоры и попытки ее развеселить не приносили результата. Мэри Эллен сутками сидела в номере одна.
– Хорошие новости, дорогая, – однажды жизнерадостно сообщила Джулия. – Я встретила Лоутонов прямо тут, в отеле. Разве это не приятный сюрприз? – Поскольку Мэри ничего не ответила, Джулия решила сделать еще одну попытку: – Они пригласили нас поужинать вместе, и я...
– Нет.
– Поверь, дочка, я знаю, ты не очень хорошо себя чувствуешь, но...
– Не очень хорошо? – взорвалась Мэри. – Ты думаешь, что в этом все дело? Бедняжка Мэри Эллен, она сегодня нездорова. – В глазах дочери было столько холодного презрения, что Джулия невольно испугалась. – Неужели ты не понимаешь, что мужчина, которого я любила больше всего в жизни, оставил меня и жизнь для меня кончена! Я не хочу жить, раз Клея нет со мной. Теперь ничто для меня не имеет значения, ничто и никто. Тем более я не хочу ужинать с Лоутонами. А теперь, прошу тебя, уходи и оставь меня в покое!
У Джулии от страха расширились зрачки, и она схватилась за горло, почувствовав себя так, словно ей дали пощечину. Так дочь еще никогда с ней не разговаривала. Потрясенная до глубины души, Джулия пребывала в полной растерянности. Она понимала, что разговаривать с дочерью в таком состоянии бесполезно, и в конце концов попятилась и выбежала за дверь. Решив, что врач Мэри вряд ли поможет, она послала мужу тревожную телеграмму, спрашивая у него совета, и в ожидании ответа стала нервно ходить взад-вперед по вестибюлю отеля.
Когда посыльный известил ее о том, что, к сожалению, мистера Пребла не удалось разыскать, Джулии не оставалось ничего другого, кроме как послать записку Дэниелу Лоутону. Ей надо было как можно скорее переговорить с ним с глазу на глаз.
Через полчаса она уже сидела за покрытым нарядной скатертью столом в отделанной дубовыми панелями чайной комнате отеля, и Дэниел Лоутон расположился напротив.
– Наш план провалился, Дэниел, – срывающимся шепотом проговорила Джулия, проводя дрожащими пальцами по ободку хрупкой фарфоровой чашки.
В ответ Дэниел спокойно улыбался; он выглядел уверенным в себе и совершенно не взволнованным.
– Все будет хорошо, миссис Пребл, вы напрасно переживаете. Вот увидите.
– Нет-нет, вы не понимаете. Мэри Эллен страшно расстроена. Она любит Клея так сильно, что... – Джулия замолчала, представив, как должен воспринимать ее слова молодой человек, который надеялся вскоре обручиться с Мэри Эллен. – Она не только очень расстроена, но и настроена весьма скептически. Джон Томас рассчитывал на то, что Мэри верит всему, что он говорит, но она слишком умна для того, чтобы не догадаться. Она написала Клею, так что я боюсь...
– Мы вполне этого ожидали, миссис Пребл. Конечно, она написала Клею, и он, я уверен, тоже написал ей, но вся их переписка будет перехвачена благодаря стараниям мистера Пребла. Ни Мэри Эллен, ни Клей ни получат ни одного письма, адресованного друг другу. – Дэниел снова улыбнулся.
Джулия вздохнула и опустила глаза на розовую скатерть.
– Есть еще одна вполне реальная проблема, Дэниел.
