вкраплениями осенних листьев… Высокие травянистые кочки… Сумеречный оттенок воздуха, вследствие тени от горы — добавлял пейзажу театральности, нарочитости, наполнял ожиданием, что из кулисы выскочит некто, чтобы испугать или прикинуться напуганным, как Братец Кролик…
Дыхание успокоилось. Дик начал выдирать пилу из захвата. Деревце не отпускало. Он вернулся на несколько шагов, поднял топор, рубанул, как учил Егор. Острый клин металла рассек стволик до земли. Косой разруб соскользнул вниз, ствол дрогнул, медленно перегнулся в месте распила. Крона поползла из дружеского окружения вниз, разлохмаченная древесина раскрылась, выронила пилу. Осинка словно опустилась на колени. Прощальный шорох, как вздох, и у ног Дика распростерлось упрямое дерево.
Листья вокруг зашелестели разом, затрепетали, высказывая свое неодобрение, протест, или страх? Будто предупреждают, предостерегают от чего, сказать хотят, ан, языка не ведают, вот и трепещут, жестикулируя листьями, единственным подвижным органом растения… Сколько стоял он, зачарованно вслушиваясь в осиновый шум, кто знает? Очнулся, окликнутый Егором:
— Ну, что, баламут? Намаялся? Давай назад, завтра все вместе пойдем.
6
Похмельный шум в черепе гулко пульсировал, а свет сквозь веки воспринимался розовым. Матвеич открыл глаза. Обстановка незнакомая. Дышалось часто и со свистом. Понятно, откуда головная боль — углекислота вымылась из крови… Опустил веки, начал придерживать выдохи и вдохи, привычно перехватив приказы дыхательного центра. Вскоре голова очистилась от пульсации, одышка унялась.
На первый план вышло сдавление в районе живота. Он висел вниз головой. Вспомнил — ребятам надо помочь! Адреналиновая волна придала сил, рука рванула пряжку, а тело извернулось для приземления на дно, которым стал противоположный борт. Сознание восприняло боль в спине, в затылке, в плече и локте — но терпимую, и отодвинуло сигналы на второй план.
Фюзеляж, точнее, основная часть, лежал на боку, крыла не было, остатки другого торчали в небо. На корточках просунулся в кабину, посмотрел. Помогать некому. Кровь забрызгала весь пилотский отсек. Он не сможет достать ребят, чтобы похоронить, так их зажало. Скверно…
Слегка замутило. От увиденного? Или сотрясение мозга? Затылком его приложило неслабо, если сознание потерял… Кстати, сколько был в отключке? Отметить время перед падением хладнокровия не хватило, но тишина наступила в 10:42. Значит: минуты три, ну, чуть больше, они болтались в воздухе. Минут пять приходил в себя, а сейчас 11:15. Минут двадцать? Нет, вряд ли… Но все равно, неделю под капельницей, и таблетки пригоршнями…
Таблетки! Сумка! Где сумка? Она была на коленях, когда грохнулись!
Медицинская сумка-укладка нашлась под камнями, рядом с оторванным хвостом самолета. Пенопластовая крошка сыпалась из лопнувшего шва. Половина ампул погибла. Шприцы, вата и перчатки с бинтами не пострадали. Пинцеты, зажимы и шовный материал со скобками — целы.
Перекладывая лекарский скарб, врач приводил и мысли в порядок. Сейчас недели на две-три зарядит дождь, обложной, осенний. Самолет под облачностью не видно. Где упали? Никто не знает. Искать начнут по площади. Пока дадут разрешение вертолетам, да пока те сюда доберутся, и доберутся ли! Ждать поисковую группу — себе дороже. Ноги уцелели. Если по хребту пройти километров двадцать на запад, там спуск до приличного притока Шергеша, около семидесяти. Срубить плот, пара дней по воде и жилуха. На все, про все неделя с запасом. Без спешки.
Надо идти. Оставить записку с кроками, и вперед. Если найдут ребят, на вертушке его догонят в полчаса.
Приняв решение, начал собираться в путь. Через полчаса методичного осмотра нашлась двустволка 12 калибра. Коробка разномастных патронов набралась с трудом. Многие валялись глубоко меж валунов, недоступные руке. Зато отыскалась его собственная кепка. Топор оказался в ящике под сиденьем. Удобный, острый, плотницкий, на хорошем топорище, да еще и в чехле. Второй — тупой, ярко-красный и с клевцом на обушке. Явно с пожарного щита. Им прорубил перегородку. За сиденьем пилота нашлась сумка. Полпачки сахара, залитого водкой, пакет чая, помятые эмалированные кружки и тупой столовый нож. Последний его огорчил. Сменные лезвия скальпеля и декоративный японский ножичек для заточки карандашей — слабая замена настоящему ножу. Ладно, лучше такой, чем никакого.
На этом находки исчерпались. Пришла пора приспосабливаться к ситуации. Вместо фляжки снял бачок для питьевой воды. Для котелка пригодился отодранный лист обшивки. Расчертил его, согнул четыре угла по два навстречу, оставив квадратное дно. Усмехнулся: — «Оригами, однако!» Пропустил проволочную дужку сквозь сложенные углы.
Самая неприятная работа осталась напоследок. Забрался под сплющенную кабину, прикинул место, где врубаться, и вскрывал алюминий, пока не смог расшнуровать и стащить с ног первого пилота ботинки. Размер он помнил, подходящий, сорок третий.
«Прости, Алексеич, в моих кроссовках идти нельзя, подошва на правом оторвалась», — врач понимал, что разувает труп, однако извинился и за то, что забрал носки. Путь предстоял долгий, пеший.
Брезентовый лоскут шесть на четыре метра взял целиком, сделав подобие солдатской скатки. Толстенной капроновой веревки валялось метров двадцать — смотал, пригодится плот вязать. Нарисовал схему маршрута, описал происшествие, объяснил, почему уходит, что взял с собой. Засунул листок в уцелевший зажим перед пилотом, такой же листок положил на сиденье. Плотно примотал ремнем, вбил в сиденье клевец пожарного топора. Теперь точно увидят! Вышел, посидел минутку, поклонился ребятам, и двинулся вверх, на хребет.
— «За оставшиеся четыре светлых часа пройти бы километров десять».
7
В кабинете генерала Казакова шло совещание. Звучала музыка Вагнера, к которому музыкально образованный (училище по классу баяна) генерал питал симпатию. Ну, нравилась ему эта мощь, а политические взгляды композитора — так это дела давно минувших дней! Сейчас «Полёт валькирий» чуть не в каждом втором фильме звучит, а диски с записью «Кольца Нибелунгов» — свободно продаются. Так думал генерал, с сожалением уменьшая громкость. Шторы на окнах полностью перекрывали свет, и спутниковая фотография на экране была отчетлива видна всем. В луче эпидиаскопа роились невидимые обычно пылинки и струйки табачного дыма. Скрытые в маленьких углублениях за дубовыми панелями новомодные слабые светодиоды не мешали, но оживляли потолок синеватым оттенком.
— Так зачем они приперлись изучать скит? Определили, что здесь секретный объект! Но как? Наши спутники в этом районе ничего не видят! — Вопрос генерала был риторическим, однако один из офицеров решил ответить:
— Техника у них помощнее.
— О! Мудрое наблюдение! — ласковым голосом похвалил его Казаков, отчего все втянули голову в плечи. «Черт дернул тебя, Кашин, вылезти!» Генерал продолжил:
— А вы, товарищ полковник, не просветите нас, сирых и убогих, умом обделенных? Что за чудо- техника сделала снимочек?
Пауза грозно зависла. Чтобы не тянуть, Кашин качнул головой. И генерал разъяснил, что за американскую технику есть кому побеспокоиться. А вот за работу здесь присутствующих — беспокоиться надо именно сидящим здесь! Почему полковник не знает, кто из штатовской троицы — искомый спец? С каких пор демократия нужна, чтобы иностранный разведчик получил зеленую улицу, отработал в России и получил награду? Почему у археологов на ФСБ работает только начальник экспедиции?
— Ах, ученые, сложный народ? Ну, да! Как же я забыл, вам так сложно работать с агентурой, время такое, никто не хочет Родине помогать!
Генерал изливал гнев на подчиненных, поскольку выволочку сам ожидал нешуточную. Расположенная
