одном направлении: на юг. В машинах сидели партийные чиновники Третьего рейха — нацистская элита, «золотые фазаны», те, кто был удостоен чести носить золотые значки-свастику. «Золотые фазаны» эмигрировали вместе со своими женами, детьми и имуществом. Мужчины в коричневых мундирах, злые и мрачные, смотрели прямо перед собой, как будто боялись, что в любой момент их могут остановить и отправить обратно в то единственное место, где они не желали находиться: в Берлин.
В противоположном направлении, на север, спешил большой «мерседес», штабной автомобиль вермахта. На его левом крыле торчал металлический, в черно-красно-белую клетку флажок командующего группой армий. Рядом с шофером сидел, ссутулясь и уныло глядя на дорогу, закутанный в потертую дубленку и теплый шарф генерал-полковник Готтхард Хейнрици. Как все генералы рейха, он прекрасно знал эту автостраду. Кузен Хейнрици фельдмаршал Герд фон Рундштедт когда-то язвительно назвал ее «дорогой в вечность». Многих старших офицеров унесла она в забвение, ибо была прямой дорогой в генеральный штаб немецких войск, находящийся в 18 милях от Берлина. Даже местные жители не знали, что хорошо замаскированый военный мозговой центр гитлеровской Германии прячется в густом лесу прямо за городком XV века Цоссеном. В Цоссен и направлялся сейчас Хейнрици.
Если движущийся навстречу поток — тревожное свидетельство бегства правительственных министерств — и произвел какое-то впечатление на генерала, он не поделился им со своим тридцатишестилетним адъютантом, капитаном Генрихом фон Била, сидящим на заднем сиденье рядом с ординарцем Хейнрици Бальценом. Все многочасовое пятисотмильное путешествие в машине по большей части царило молчание. Еще до рассвета генерал и его спутники покинули Северную Венгрию, где Хейнрици командовал 1-й танковой и 1-й венгерской армиями. Они долетели до Баутцена около чешско-германской границы, а оттуда выехали на автомобиле. И теперь каждый час приближал пятидесятивосьмилетнего генерала, одного из лучших специалистов вермахта по обороне, к величайшему за всю его сорокалетнюю военную карьеру испытанию.
Все детали своего нового назначения Хейнрици должен был узнать в Цоссене, но он уже понимал, что ему придется воевать не с западными союзниками, а со своими старыми врагами — русскими. Горькое, хотя и обычное для Хейнрици задание: он должен принять командование группой армий «Висла», удержать русских на Одере и спасти Берлин.
Вдруг взревела сирена воздушной тревоги. Хейнрици вздрогнул и резко обернулся. В заднее стекло он увидел кучку фахверковых домов, но никаких признаков бомбежки или самолетов союзников. Вскоре дрожащий звук замер вдали, но не он заставил вздрогнуть генерала. Ему было не привыкать к авианалетам. Удивило его другое: он вдруг осознал, что здесь, в самом центре Германии, даже в маленьких деревушках есть сирены воздушной тревоги. Хейнрици командовал войсками с 1939 года, с самого начала войны, сперва на Западном фронте, а затем, после 1941 года, в России и не был в Германии более двух лет. Он плохо представлял воздействие тотальной войны на внутренний фронт и вдруг с горечью понял, что стал чужаком в собственной стране… он не ожидал ничего подобного.
Немногие из немецких генералов имели такой большой опыт этой войны, и мало кто из военных столь высокого ранга достиг меньшей известности. Хейнрици не мог сравниться с ярким Роммелем, прославившимся военными успехами и удостоенным поднаторевшим в пропаганде Гитлером фельдмаршальского жезла. Имя Хейнрици редко появлялось в печати, разве что в армейских приказах. Слава, о которой мечтает каждый солдат, ускользала от него. Будучи долгие годы командующим на Восточном фронте, он сражался с русскими в роли, которая самой своей природой приговаривала его к неизвестности. Его операции были связаны не с триумфами блицкрига, а с горечью и отчаянием отступления. Его специализацией была оборона, и в этом искусстве немногие могли с ним сравниться. Вдумчивый, педантичный стратег с обманчиво мягкими манерами, Хейнрици был суровым генералом старой аристократической школы, давным-давно научившимся удерживать фронт с минимумом людей и самой низкой ценой. Как заметил однажды один из его штабных офицеров, «Хейнрици отступает, только когда воздух превращается в свинец, и то лишь после тщательного обдумывания».
В войне, которая для него была медленным и мучительным отступлением от московских окраин до Карпатских гор, Хейнрици снова и снова держался до конца в почти безнадежных ситуациях. Упорный, дерзкий и настойчивый, он не упускал ни единого шанса, даже если речь шла только о том, чтобы удержать еще одну милю еще на один час. Он сражался с такой жестокостью, что его офицеры и солдаты с гордостью называли его «unser Giftzwerg» — «наш крутой маленький ублюдок».[4]
Тех, кто видел его впервые, эпитет «крутой» часто приводил в замешательство. Маленького роста, худощавого телосложения, с безмятежными голубыми глазами, белокурыми волосами и аккуратными усиками, с первого взгляда Хейнрици производил впечатление скорее школьного учителя, чем генерала, причем бедного учителя.
Адъютант фон Била очень тревожился из-за того, что Хейнрици не прилагал никаких усилий, чтобы походить на генерал-полковника, а потому сам постоянно заботился о его внешности — особенно о сапогах и верхней одежде. Хейнрици ненавидел начищенные до блеска сапоги выше колена, очень популярные среди немецких офицеров, а предпочитал простые невысокие сапоги, которые носил со старомодными, еще времен Первой мировой войны кожаными крагами с застежками сбоку. Что касается шинели, то у генерала их было несколько, но он любил свою выношенную дубленку и, несмотря на все уговоры фон Била, отказывался с ней расстаться. И мундиры свои Хейнрици донашивал чуть ли не до дыр. А еще Хейнрици любил путешествовать налегке и редко возил с собой больше одного мундира, то есть того, что был на нем.
Если Хейнрици явно нуждался в новой одежде, проявлять инициативу приходилось фон Била, и бедняга ненавидел эти схватки, поскольку обычно выходил из них побежденным. Когда в последний раз фон Била наконец отважился затронуть эту тему, то начал издалека. Очень осторожно он поинтересовался у Хейнрици: «Герр оберстгенерал, не следует ли нам выкроить минутку, чтобы снять мерку для нового мундира?» Хейнрици взглянул на фон Била поверх очков для чтения и кротко спросил: «Вы действительно так считаете, Била?» На какое-то мгновение фон Била показалось, что он достиг цели, но Giftswerg тут же холодно продолжил: «Зачем?» С тех пор фон Била больше не поднимал этот вопрос.
Но если Хейнрици внешне не был похож на генерала, то действовал он, как настоящий генерал. И настоящий солдат. Для войск, которыми он командовал, особенно после Москвы, он был легендой.
В декабре 1941 года стремительное широкомасштабное наступление Гитлера на Россию окончательно завязло в снегах на самых подступах к Москве. По всему немецкому фронту более 1 250 000 легко одетых солдат и офицеров были захвачены врасплох ранними жестокими морозами. Пока немцы барахтались в снегу и во льду, русские армии, списанные Гитлером и его экспертами со счетов, появились буквально из ниоткуда. Советы бросили в массированное наступление на захватчиков сто дивизий привычных к зиме солдат. Немецкие армии, понесшие сокрушительные потери, были отброшены от Москвы, и какое-то время казалось, что повторяется жуткое бегство наполеоновских армий 1812 года, только еще более массовое и кровавое.
Фронт необходимо было стабилизировать, и именно Хейнрици получил приказ удержать самый тяжелый сектор. 26 января 1942 года его назначили командующим остатками 4-й армии, которая стояла у самой Москвы на ключевых позициях. Хейнрици приступил к своим новым обязанностям в жестокий мороз; температура достигала минус 42 градуса по Фаренгейту. Вода замерзала в паровозных котлах; пулеметы заклинивало; невозможно было вырыть траншеи и одиночные окопы, потому что земля была твердой как сталь. Не имевшие соответствующего снаряжения солдаты Хейнрици сражались по пояс в снегу, с льдышками, свисавшими с их ноздрей и ресниц. «Мне было приказано держаться до начала большого наступления, в котором Москва обязательно будет взята, — вспоминал впоследствии Хейнрици. — Однако мои люди погибали не только от русских пуль. Многие из них умерли от переохлаждения».
Они держались почти десять недель. Хейнрици использовал все доступные ему средства, традиционные и нетрадиционные. Он увещевал своих подчиненных, стимулировал, повышал в звании, разжаловал — и снова и снова пренебрегал давнишним и неизменным приказом Гитлера «Starre Verteidigung» — «Ни шагу назад». По оценкам штаба 4-й армии, в ту долгую зиму временами силы противника превосходили силы Хейнрици по меньшей мере в двенадцать раз.
На подступах к Москве Хейнрици разработал прославившую его тактику. Когда он понимал, что русская атака в каком-то секторе неминуема, он накануне приказывал своим войскам отойти на одну-две мили на новые позиции, и русская артиллерия обрушивала огонь на опустевшую линию фронта. Хейнрици
