его шеф, начальник имперского генерального штаба фельдмаршал сэр Алан Брук, агитировали за молниеносный одиночный удар в сердце Германии. Почти сразу после падения Парижа, когда немцы еще были дезорганизованы и бежали из Франции, Монтгомери сначала представил свой план Эйзенхауэру. «Мы достигли той стадии, — писал он, — когда один по-настоящему мощный и полнокровный бросок к Берлину может быть успешным и, следовательно, закончит Германскую войну».
Монтгомери изложил свой план в девяти сжатых пунктах. Он убеждал, что англо-американским войскам не хватает возможностей снабжения и коммуникации для двух наступлений на Германию бок о бок. По его мнению, наступление могло быть только одно — его собственное, — что потребует «всех ресурсов материально-технического обеспечения… без ограничений». Другие операции должны продолжаться с тем материально-техническим обеспечением, которое останется. «Если, — предупреждал Монтгомери, — мы остановимся на компромиссном решении и расколем наши материально-технические ресурсы так, что ни один удар не будет полнокровным, мы продлим войну». Время является «столь важным фактором… что решение необходимо принять немедленно».
План был дерзким и изобретательным, и, с точки зрения Монтгомери, точно рассчитанным по времени. План также отмечал странную перемену в обычном подходе фельдмаршала к ведению военных действий. Как позже описывал ситуацию генерал-лейтенант сэр Фредерик Морган, заместитель начальника штаба Эйзенхауэра, «если изложить ситуацию вкратце, Монтгомери, до сих пор знаменитый осмотрительностью и взвешенностью решений, вообразил, что если ему предоставят приоритет в ущерб интересам американских групп армий, то он сможет в кратчайший срок сокрушить врага, дойти до Берлина и быстро завершить войну».
В плане безусловно были элементы азартной игры. Один мощный удар двух огромных групп армий — более сорока дивизий — с северо-востока на Германию мог закончиться быстрой и решительной победой, но также мог привести к полной и, вероятно, непоправимой катастрофе. С точки зрения Верховного главнокомандующего, риск сильно перевешивал любой шанс на успех, как он и объяснил Монтгомери в тактичном послании: «Соглашаясь с вашей концепцией мощного наступления на Берлин, я не согласен с тем, что он должен начаться в данный момент». Эйзенхауэр считал необходимым сначала открыть порты Тавра и Антверпена, чтобы «поддержать мощный удар в глубь Германии. Никакое перераспределение наших настоящих ресурсов не сможет оказать адекватную поддержку наступлению на Берлин». Стратегия Верховного главнокомандующего заключалась в наступлении на Германию широким фронтом, форсировании Рейна и захвате огромной промышленной долины Рура перед маршем на столицу».
Этот обмен мнениями состоялся в первую неделю сентября 1944 года. Неделю спустя в послании к командующим тремя группами армий — Монтгомери, Брэдли и Диверсу — Эйзенхауэр уточнил свой план: «Несомненно, Берлин — главный трофей, но и то самое место, где враг, по всей вероятности, сосредоточит свои главные силы. Я также уверен, что мы должны сосредоточить все наши усилия и ресурсы на быстром броске к Берлину. Однако нашу стратегию придется скоординировать со стратегией русских, поэтому мы должны рассматривать альтернативные цели».
Спектр вероятных целей, на взгляд Эйзенхауэра, был очень широким: северные немецкие порты («они могут быть оккупированы, как защита флангов при наступлении на Берлин»); важные промышленные и коммуникационные центры Ганновер, Брунсвик, Лейпциг и Дрезден («немцы могут удерживать их, как промежуточные позиции, прикрывающие Берлин»); и, наконец, в Южной Германии район Нюрнберг — Мюнхен, который следовало захватить («отрезать вражеские силы, выведенные из Италии и с Балкан»). Следовательно, предупреждал Верховный главнокомандующий, «мы должны быть готовы к одной или более из следующих ситуаций:
А. Направить войска северной и центральной групп армий на Берлин по обе стороны осей Рур — Ганновер — Берлин, или Франкфурт — Лейпциг — Берлин, или обеих осей.
Б. Если русские раньше нас подойдут к Берлину, северная группа армий захватит район Ганновера и Гамбургскую группу портов. Центральная группа… захватит часть района или весь район Лейпциг — Дрезден в зависимости от прогресса русского наступления.
С. В любом случае, южная группа армий захватит Аугсбург — Мюнхен. Район Нюрнберг — Регенсбург будет захвачен центральной или южной группами… в зависимости от ситуации на тот момент».
Эйзенхауэр так резюмировал свою стратегию: «Проще говоря, я хочу наступать на Берлин самой прямой и быстрой дорогой объединенными американо-британскими силами при поддержке любых имеющихся в наличии войск, движущихся через ключевые центры и занимающих районы на флангах в общей координированной операции». Однако, добавил он, придется подождать, ибо «на данной стадии невозможно указать время этих ударов и численность этих сил».
Верна ли, ошибочна ли была «стратегия широкого фронта», но Верховным главнокомандующим оставался Эйзенхауэр, и Монтгомери приходилось подчиняться его приказам. Однако он был жестоко разочарован. Для британского народа Монти был самым популярным со времен Веллингтона полководцем (1-й герцог Веллингтон Артур Уэлсли, английский фельдмаршал и государственный деятель. В 1815 году разбил Наполеона при Ватерлоо. — Пер.), а для своих солдат и своего времени он был легендой. Многие британцы считали его самым опытным командующим на Европейском театре военных действий (он это прекрасно знал), и отклонение его плана, который, как он считал, завершил бы войну за три месяца, безумно оскорбило его.[20]
Этот спор по стратегическим вопросам, имевший место осенью 1944 года, омрачил отношения между двумя командующими, и они никогда уже полностью не восстановились.
В последующие семь месяцев Эйзенхауэр не отклонялся от своей концепции широкого координированного наступления, а Монтгомери не прекращал выражать свое мнение относительно того, как, где и кто должен выиграть войну. Его собственный начальник штаба, генерал-майор сэр Фрэнсис де Гинганд, впоследствии написал: «Монтгомери… считает, что имеет полное право любыми методами отстаивать свою точку зрения: то есть цель оправдывает почти любые средства». Один из методов, которым Монтгомери воспользовался, был очень действенным. Начальник имперского генерального штаба фельдмаршал Брук считал Эйзенхауэра нерешительным. Однажды он охарактеризовал Верховного главнокомандующего как человека «необыкновенно привлекательного и в то же время с очень, очень ограниченным умом с точки зрения военной стратегии».
Эйзенхауэр был прекрасно осведомлен о едких комментариях, исходящих из военного министерства и штаба Монтгомери. Однако, если «война слухов» уязвляла его, он не подавал виду. И никогда не давал сдачи. Даже когда Брук и Монтгомери выступили за введение новой должности «командующего сухопутными силами» — нечто вроде фельдмаршала, втиснутого между Эйзенхауэром и его группами армий, — Верховный главнокомандующий не выказал гнева. В конце концов, вытерпев несколько месяцев «со стиснутыми зубами» (по выражению генерала Омара Брэдли), Эйзенхауэр не сдержался.
Ситуация взорвалась после немецкого наступления в Арденнах.
Поскольку враг расколол англо-американский фронт, Эйзенхауэр был вынужден отвести все войска на северный выступ под командование Монтгомери. Отведенные войска включали две трети 12-й группы армий генерала Брэдли, то есть 1-ю и 9-ю американские армии.
После того как немцев отбросили, Монтгомери дал экстраординарную пресс-конференцию, на которой недвусмысленно намекнул, что практически единолично спас американцев от катастрофы. Фельдмаршал заявил, что он выровнял фронт, «развернул… обратил в бегство… и уничтожил врага». «Сражение было чрезвычайно интересным. Думаю, одним из самых искусных… какие я когда-либо проводил, — сказал Монтгомери. — Я использовал всю имеющуюся силу британской группы армий… таким образом, вы можете представить картину: британские войска сражаются по обе стороны американцев, получивших страшный удар». Монтгомери действительно удалось провести контрнаступление с севера и востока, и провести его превосходно.
На пресс-конференции, если воспользоваться словами Эйзенхауэра, «фельдмаршал создал впечатление, что он выступил спасителем американцев». Монтгомери не позаботился упомянуть ни о роли, которую сыграли Брэдли, Паттон и другие американские командующие, ни о том, что на каждого британского солдата, принимавшего участие в сражении, приходилось от тридцати до сорока американцев.
А самое главное, он забыл отметить, что там, где погиб один британский солдат, погибло от сорока до шестидесяти американских.[21]
«Мне вообще не следовало созывать ту пресс-конференцию, — сказал Монтгомери автору в 1963
