плакат, красовавшийся на стене здания напротив, на гигантские печатные буквы: «ЧАС ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА — САМЫЙ ТЕМНЫЙ».
Доктору Рудольфу Хюкелю восход солнца казался очень далеким. Уже несколько недель выдающийся патолог был источником глубочайшего беспокойства для своей жены Аннемарии. Она верила, что ему грозит нервный срыв. Совсем недавно муж показывал ей капсулу с цианидом, смертельное воздействие которой он улучшил, добавив уксусной кислоты. Муж сказал, что, если положение в Берлине ухудшится, они совершат самоубийство. С тех пор на глазах фрау Хюкель кошмары войны и гнев на Гитлера довели ее мужа до последнего предела. Доктор несколько часов подряд вслушивался в вой снарядов, затем встал, подбежал к открытому окну и выкрикнул во всю мочь своих легких: «Der Kerl muss umgebracht werden!»[53]
Гитлер ткнул пальцем в карту и закричал: «Штейнер! Штейнер! Штейнер!» Фюрер нашел решение. Генерал СС Феликс Штейнер и его войска должны немедленно пойти в атаку со своих позиций в Эберсвальде на фланге 3-й танковой армии фон Мантейфеля, затем повернуть на юг и остановить наступление русских на Берлин. Атака Штейнера закроет брешь там, где русские прорвали северный фланг фронта 9-й армии Буссе. На карте Гитлера эта мера казалась блестящим выходом из сложившейся ситуации.
Войска Жукова сейчас казались наконечником стрелы с основанием на Одере и острым концом, упиравшимся в Берлин. Вдоль северного фланга Жукова стоял маленький флажок с надписью «Группа Штейнера». Гитлер опять почувствовал уверенность. Атака Штейнера восстановит контакт между 3-й и 9-й армиями.
В плане фюрера была лишь одна ошибка. У Штейнера практически не было солдат. Еще раньше Хейнрици решил подчинить Штейнеру ту часть 9-й армии, которую русские оттеснили к северу. К несчастью, хаос на фронте и нехватка времени не позволили собрать достаточно войск, чтобы группа Штейнера стала боеспособной. В реальности не было никакой группы Штейнера. Осталось лишь название и маленький флажок на карте Гитлера.
Гитлер уже звонил Штейнеру. «Насколько я помню, — вспоминал Штейнер, — тот звонок раздался между 8.30 и 9.00 часами вечера. Вот точные слова Гитлера: «Штейнер, вы знаете, что у рейхсмаршала (Геринга) в Каринхалле есть своя личная армия? Немедленно ее распустите и пошлите в бой». Пока я пытался сообразить, что фюрер имеет в виду, он продолжал: «Каждый человек между Берлином и Балтийским морем вплоть до Штеттина и Гамбурга должен быть брошен в наступление, о котором я дал приказ». Когда я возразил, что мои войска совершенно неопытные, и попросил уточнить, где должна состояться эта атака, фюрер мне не ответил. Он просто повесил трубку. Я понятия не имел, куда, когда и с кем я должен наступать».
Штейнер позвонил Кребсу, объяснил ситуацию и сообщил шефу ОКХ, что у него нет войск. «Как раз когда я объяснял Кребсу, что мои войска совершенно не имеют боевого опыта и у нас нет тяжелого вооружения, к нашему разговору подключился Гитлер и прочитал мне длинную лекцию, которую заключил словами: «Вот увидите, Штейнер, вот увидите. У ворот Берлина русских ждет самое страшное поражение». Я сказал ему, что считаю положение Берлина безнадежным, но он мои слова проигнорировал».
Вскоре Штейнер получил официальный приказ наступать. Последний абзац гласил: «Строжайше запрещается отступать на запад. Офицеры, не подчиняющиеся безоговорочно этому приказу, должны быть арестованы и расстреляны на месте. Вы, Штейнер, головой отвечаете за выполнение этого приказа. Судьба столицы рейха зависит от успеха возложенной на вас миссии. Адольф Гитлер».
После разговора со Штейнером Гитлер вызвал начальника штаба люфтваффе генерала Коллера. «Весь личный состав военно-воздушных сил, находящийся в северной зоне, немедленно передать в распоряжение Штейнера, — сказал Гитлер, повышая голос и доводя себя до исступленного крика. — Любой командир, который не пожелает расстаться со своими людьми, заплатит собственной жизнью, и не позднее чем через пять часов. Обязательно передайте им это. Вы сами отвечаете головой за каждого человека!»
Коллер был ошеломлен: о группе Штейнера он слышал впервые. Придя в себя, он позвонил генералу Детлефзену в ОКХ и спросил: «Где Штейнер? Куда посылать войска?» Детлефзен не знал, но пообещал безотлагательно выяснить.
В те отчаянные дни один Хейнрици ничего не знал о новом плане, а когда он о нем услышал, то сразу же позвонил Кребсу. «У Штейнера не хватит сил для такого наступления, — сердито сказал Хейнрици. — Я не признаю этот приказ и настаиваю на отводе 9-й армии. В противном случае, Кребс, мы потеряем единственные войска, которые еще в состоянии защищать Гитлера и Берлин. Имейте в виду, что, если мое окончательное решение не будет одобрено, я требую освободить меня от занимаемого поста».
Затем Хейнрици спросил, нельзя ли встретиться с Гитлером, чтобы обсудить ситуацию. Кребс невозмутимо отверг эту идею: «Невозможно. У фюрера слишком много работы».
Хейнрици для памяти записал результат этого разговора в своем военном дневнике: «Мой призыв к вышестоящим офицерам не забывать об их ответственности перед войсками был отвергнут. Вся ответственность лежит на фюрере, ответили мне».
Жизнь группы армий «Висла» висела на волоске. Хейнрици знал, что сможет продержаться еще лишь несколько дней, и понимал, что и его карьере приходит конец. Генерал сознавал, что его непреклонное упорство в вопросе о том, как вести это последнее сражение, Кребс считает худшим видом пораженчества. Ночью 21 апреля Хейнрици получил приказ освободить генерала Эберхарда Кинцеля от обязанностей начальника штаба «Вислы». Заменить Кинцеля должен был генерал-майор Тило фон Трота, один из самых ярых приверженцев Гитлера. Хейнрици полагал, что Кребс назначает фон Трота на этот пост намеренно, чтобы влиять на его решения, — бесполезная мера. «Я знаю этого фон Трота, — сказал Хейнрици полковнику Айсману.
— Быть может, он и умен, но он приукрашивает факты и безосновательно оптимистичен. Он витает в облаках», — едко закончил генерал, решив, что, когда фон Трота явится, он совершенно его изолирует и будет вести дела лишь с Айсманом.
Опасное поведение с любимчиком Гитлера, но Хейнрици это сейчас не тревожило.
Перед рассветом 22 апреля Хейнрици получил еще одно известие. Позвонил командующий обороной Берлина генерал Рейман и сказал: «Меня сместили». События, развернувшиеся вслед за смещением Реймана, казались фарсом. Преемником стал функционер нацистской партии, некий полковник Кэтер, человечек настолько малозаметный, что его имя осталось истории неизвестным. Кэтер, которого тут же произвели в генерал-майоры, минуя следующее звание бригадного генерала, остаток дня названивал друзьям, восхищенно рассказывая о назначении. Правда, к ночи Кэтер, смещенный с высокого поста, уже снова был полковником: сам Гитлер решил временно принять на себя командование обороной Берлина.
Тем временем на человека, чье будущее было наиболее тесно связано с последними днями города, надвигалась беда.
Генерал Карл Вейдлинг совершенно лишился связи со всеми штабами, включая и штаб своего непосредственного командира, генерала Буссе. 56-й танковый корпус Вейдлинга был так потрепан и так часто попадал в окружение 1-й гвардейской танковой армии генерала Катукова, что потерял всяческие контакты с остальными войсками. Витали слухи, что Вейдлинг отступил преднамеренно, а у Вейдлинга не было возможности это опровергнуть. Долетели эти слухи и до Гитлера, и до Буссе.
Выждав двадцать четыре часа и не получив никаких новых известий, оба издали приказы немедленно арестовать и казнить Вейдлинга.
Когда на окраинах Бернау рассеялся дым, капитан Сергей Голбов увидел первых немцев, выходящих из укрытий и сдающихся в плен. Бой здесь был кровавым. Войскам Чуйкова понадобилось почти полдня, чтобы продвинуться на пять миль в этом секторе — в 14 милях северо-восточнее Берлина. Часть города была объята пламенем, однако танки пробивали себе дорогу на юго-запад к берлинским районам Панкову и Вейсензе. Сидя на недавно конфискованном мотоцикле, Голбов наблюдал за пленными. Жалкое зрелище, думал он, усталые, понурые, мрачные. Голбов огляделся и вдруг заметил жуткий контраст между деяниями человека и природы: оказывается, зацвели фруктовые деревья. «Цветы были похожи на снежки, и каждый садик утопал в весенних цветах, а по этим цветам ползли огромные черные боевые машины!»
