Первыми обнаружили трупы генералов Бургдорфа и Кребса. Оба офицера сидели в коридоре- приемной за длинным столом, заставленным бокалами и бутылками. Оба застрелились. Их опознали по документам, найденным в их мундирах.
Майор Борис Полевой, вошедший в бункер с одним из первых поисковых отрядов, быстро обследовал все помещения. В маленькой комнате на прикрепленных к стенам полках из спального вагона он нашел детей Геббельса. Трупы Йозефа и Магды лежали на полу. Оба трупа были преданы огню, как вспоминал Полевой, и только лицо Геббельса было узнаваемо. Впоследствии русские приложили немало усилий к тому, чтобы выяснить, как туда попали тела родителей. Вероятно, после частичной кремации кто-то принес их обратно в бункер, однако так и не выяснилось — кто. «Смотреть на тела детей было ужасно, — сказал майор Полевой. — Только старшая, Хельга, казалось, успела испугаться. На ней были синяки. Все были мертвы, но остальные лежали с очень спокойными лицами».
Советские врачи немедленно обследовали детей. Ожоги вокруг губ наводили на мысль о том, что детям дали снотворную микстуру, а затем отравили во сне, раздавив между зубами таблетки с цианидом. Из синяков Хельги врачи сделали вывод, что она проснулась во время отравления и сопротивлялась, так что ее пришлось удерживать. Когда тела вынесли из канцелярии во двор Чести, чтобы сфотографировать и прикрепить идентификационные ярлыки, Полевой обвел последним взглядом комнату смерти. На полу валялись детские зубные щетки и раздавленный тюбик зубной пасты.
Почти сразу же особая команда экспертов нашла тело Гитлера, погребенное под тонким слоем земли. Русский историк, генерал B.C. Тельпуховский, не сомневался, что это фюрер. «Тело было сильно обуглено, но голова не тронута, хотя затылок размозжен пулей. Зубные протезы вылетели и лежали рядом с головой». По мере того как поблизости находили другие сожженные тела, начали возникать сомнения. «Мы нашли человека в военной форме, чье лицо было похоже на лицо Гитлера, — вспоминал Тельпуховский, — но он был в штопаных носках. Мы решили, что это не может быть Гитлер, ведь вряд ли фюрер рейха мог носить штопаные носки. Там было еще тело недавно убитого человека, но не сожженное».
Вопрос с двойниками осложнился еще больше, когда первое тело положили рядом со вторым, а охранников и персонал бункера попросили идентифицировать их. Либо они не могли это сделать, либо не хотели. Несколько дней спустя генерал-полковник Василий Соколовский приказал провести стоматологическую экспертизу обоих трупов.
Разыскали Фрица Эхтмана и Кете Хойзерман, зубных техников, работавших в клинике дантиста Гитлера Блашке. Эхтмана привезли в Финов около Эберсвальде в 25 милях к северо-востоку от Берлина. Его попросили нарисовать зубы Гитлера. Когда Эхтман закончил, следователи ушли с рисунком в другую комнату, а вскоре вернулись. «Совпадает», — сказали ему. Затем русские показали зубному технику всю нижнюю челюсть и зубные протезы Гитлера.
Кете Хойзерман привезли 7 мая. Она сразу же опознала челюсть и мосты, поскольку отчетливо были видны следы работы, выполненной несколько месяцев назад. Кете выдали пакет с продуктами и отвезли обратно в Берлин. Через два дня ее забрали снова и на этот раз привезли в Эркнер. На поляне она увидела ряд открытых могил, в которых находились тела. «Опознайте их», — предложил русский, и Кете сразу же узнала тела Йозефа Геббельса и его детей. Девочки были в ночных фланелевых рубашках с рисунком из мелких красных роз и переплетенных голубых цветов. Трупа Магды Геббельс там не было.
Последствием идентификации зубов Гитлера для Кете Хойзерман стало одиннадцатилетнее, по большей части одиночное заключение в советской тюрьме.
Что случилось с трупом Гитлера? Русские уверяют, что кремировали его за границами Берлина, но не говорят где. Они также заявили, что не нашли тела Евы Браун, что, вероятно, оно сгорело полностью, а те его части, что обычно подлежат идентификации, уничтожены или разбросаны во время жестоких обстрелов правительственных зданий.[65]
Утром 30 апреля, когда Готтхард Хейнрици шел по коридору своей штаб-квартиры перед тем, как покинуть ее навсегда, дорогу ему заступил молодой капитан.
— Генерал, — сказал он, — вы меня не знаете. Я работаю в оперативном отделе. Как все остальные, я знаю, что вас освободили от должности и приказали приехать в Плен. — Хейнрици промолчал. — Умоляю вас, не спешите туда.
— О чем вы говорите? — спросил Хейнрици.
— Много лет назад по воскресеньям я бегал за полковым оркестром в Швабиш-Гмюнде во время церковных парадов. Вы тогда были майором, сэр. Позже я близко познакомился с человеком, который тогда был вашим адъютантом.
— Да… Роммель.
— Герр генерал, надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что не желаю вам той же судьбы, что настигла фельдмаршала Роммеля.
Хейнрици пристально посмотрел на капитана:
— Что вы имеете в виду? Роммель был убит во время военных действий.
— Нет, сэр. Все было не так. Его вынудили совершить самоубийство.
— Откуда вам это известно? — резко спросил Хейнрици.
— Я был адъютантом Роммеля. Мое имя Хельмут Ланг. Умоляю вас, поезжайте в Плен как можно медленнее. Может быть, пока вы доберетесь туда, война закончится.
Хейнрици поколебался, потом пожал Лангу руку.
— Спасибо, — чопорно произнес он. — Большое спасибо. Хейнрици вышел из здания.
На улице собрались члены его маленького штаба. Кто-то скомандовал, и все отсалютовали. «Я хочу поблагодарить всех вас», — сказал Хейнрици и попрощался лично с каждым. Капитан Генрих фон Била, адъютант генерала, открыл дверцу автомобиля, и Хейнрици сел на заднее сиденье. Фон Била сел рядом с шофером и сказал: «Плен». Хейнрици подался вперед и похлопал шофера по плечу.
— Мы не спешим, — добавил он.
Назавтра поздно вечером Хейнрици добрался до казарм в Плене. Когда он вошел в свою комнату, играло радио. Вдруг музыка оборвалась. После тихой барабанной дроби объявили, что фюрер мертв. Было 10 вечера 1 мая.
Уоррент-офицер Дикси Динз вместе со своим немецким охранником Чарли Гумбахом слушал новости. Это были самые лучшие новости из всех, что Дикси слышал за долгое-долгое время. «…Фюрер сражался против большевизма до последнего дыхания», — торжественно произнес диктор. Динз огляделся. Он и Гумбах сидели в подвале какого-то дома к востоку от Лауэнбурга совсем рядом с линией фронта. В подвале сидели и хозяева дома. Жена хозяина при последних словах диктора расплакалась.
Динз еле сдержал свой восторг. Хотя фюрер, может, и вправду мертв, но война еще не закончилась. Еще предстоит преодолеть немецкие позиции, и это будет нелегко при такой интенсивной перестрелке. Потихоньку все обустроились на ночь в неудобном подвале. У Динза не было проблем со сном. Он несколько дней непрерывно крутил педали велосипеда, пытаясь добраться до британских позиций. Он уже недалеко от цели, и теперь все зависит от удачи. Надо только убедить фрицев пропустить его. Это была последняя мысль Динза перед тем, как он погрузился в сон. Проснулся он внезапно, словно от удара, и действительно кто-то тыкал его под ребра автоматом, приговаривая: «Эй, парень, поднимайся». Дикси открыл глаза и уставился на здоровенного парашютиста 6-й британской воздушно-десантной дивизии.
Пока Дикси и Чарли спали, этот район был захвачен. Динз вскочил вне себя от радости и объяснил, кто он такой. Его и Чарли немедленно отконвоировали в штаб роты, затем передали в штаб дивизии, а потом и корпуса. В конце концов они предстали перед генерал-лейтенантом Эвелином Баркером, командующим 8-м корпусом. Динз опять разъяснил ситуацию:
— К линии фронта марширует двенадцать тысяч военнопленных королевских ВВС. Наши самолеты их обстреливают!
Он показал на карте генералу Баркеру, где оставил своих людей. Генерал вздрогнул и схватился за телефон… и отменил очередной авианалет на тот же район.
— Теперь все будет в порядке, — с явным облегчением произнес Баркер. — Мы займем тот район не позже чем через сорок восемь часов. Вы пока отдохните.
— Нет, сэр, — отказался Динз. — Я обещал полковнику Остману вернуться.
Баркер изумленно взглянул на Динза:
