пока мы его не завершим или пока все не погибнем. Это я знала! И не только потому, что у меня были сведения о твоем характере задолго до того, как я тебя увидела впервые, но и потому, что мы уже делили и радость, и опасности, и трудности. Я знала, что ты храбр. Но если бы это было необходимо, я опутала бы тебя паутиной слов, уговорила бы пока ограничиться только помолвкой — пока наше дело не будет завершено. Ты же романтик, ты бы согласился. Но, мой любимый! Я так хотела выйти за тебя замуж! Связать тебя с собой твоим обрядом, что… — Она остановилась, чтобы смахнуть слезы и высморкаться, — чтобы, когда ты увидишь вот это, и это, и это, и все вещи, которые ты назвал только что «твоими игрушками», ты бы все равно остался со мной. Эта была не политика, это была любовь — любовь романтическая, любовь безумная, любовь к тебе самому.
Она уткнулась лицом в ладони, и я еле слышал, что она говорит:
— А я так мало знала о любви. Любовь — бабочка, которая сверкает, пока живёт, и улетает, когда захочет. Её нельзя удержать цепями. Я согрешила. Я пыталась связать тебя. Это было несправедливо и жестоко по отношению к тебе, я это вижу теперь. — Стар криво улыбнулась. — Даже у Её Мудрости может не хватить ума, когда она становится просто женщиной. Но хоть я и глупая баба, я все же не так упряма, чтобы не признать, что причинила своему возлюбленному зло, особенно, если эта правда смотрит мне прямо в глаза. Иди, неси свою шпагу. Я прыгну назад, и мой рыцарь получит свободу и выйдет из этой шелковой клетки. Иди, милорд Герой, иди, пока мое сердце сохраняет твердость.
— Иди, отыскивай свою шпагу, девчонка! Порка давно плачет по тебе.
Тут она широко улыбнулась — чистый сорванец!
— Но мой милый, моя-то шпага осталась в Карт-Хокеше. Разве ты не помнишь?
— На этот раз так просто ты не отделаешься! — Я схватил её в охапку. Стар крепка, ловка и на удивление мускулиста. Только я-то покрупнее, да она и не отбивалась по-настоящему. И все же я потерял лоскуток кожи и приобрел несколько синяков, прежде чем мне удалось придавать ей ноги и одну из рук. Я дал ей пару горячих, очень горячих, таких, что оставили четкие отпечатки каждого пальца. Но тут же потерял всякий интерес к этому делу.
Ну, а теперь вы скажите мне — шли ли её слова от сердца, или была разыграна сценка с участием самой ловкой женщины во всех Двадцати Вселенных?
Спустя некоторое время Стар сказала мне:
— Как я рада, что грудь у тебя не такая колючая, как у других мужчин, мой прекрасный.
— Я с детства был хорошеньким ребёнком. А сколько грудей ты проверила?
— Достаточно репрезентативную выборку. Дорогой, значит, ты решил ещё немного подержать меня?
— Пока. Все будет зависеть от твоего хорошего поведения, как ты понимаешь.
— Лучше бы от плохого. Но… раз ты так расчувствовался… И если ты… лучше уж мне полностью облегчить душу и, если надо, выдержать ещё одну порку.
— Ишь разохотилась! Раз в неделю — это максимум, слышишь!
— Как вам будет угодно, сэр. Слушаюсь, мой хозяин. Я прикажу утром доставить сюда мою шпагу, и ты можешь выпороть меня ею в свободное время. Если, конечно, поймаешь. И все же мне надо сказать тебе кое-что и снять тяжесть с груди.
— Нет там у тебя никакой тяжести, если не считать…
— Перестань! Ты лучше скажи, как часто ты ходишь к терапевтам?
— Раз в неделю. — Первое, что сделала Стар, она заставила меня пройти такую проверку здоровья, что медосмотр перед вступлением в армию кажется сущей безделкой. — Главный костоправ говорит, что мои раны не вполне зажили, но я ему не верю — никогда так хорошо себя не чувствовал.
— Он тянет, Оскар… Тянет по моему приказу. Ты уже полностью здоров, но я достаточно опытный врач, а я была очень внимательна. Но, мой дорогой, я сделала это из чисто эгоистических соображений, и теперь ты снова можешь сказать, что я жестоко и несправедливо отнеслась к тебе. Признаюсь — я иногда хитрю. Но мои намерения вполне достойны. Однако из личного и профессионального опыта мне известно, что благие пожелания чаще становятся источниками бедствий, чем все другие обстоятельства, вместе взятые.
— Стар, я никак не возьму в толк, о чём ты? Известно, что источник всех бед — женщины.
— Да, милорд. Поскольку у них всегда благие намерения — я это могу доказать. Мужчины иногда действуют, исходя из разумных побуждений или из эгоистичных. Но не всегда.
— Это потому, что половина их предков — женщины. Но зачем же я хожу на прием к докторам, если они мне не нужны?
— Я не говорила, что они тебе не нужны. И ты не должен так думать. Оскар, ты уже весьма далеко продвинулся в процедуре Продления Жизни.
Она взглянула на меня, готовая и к обороне и к наступлению.
— Вот так штука, будь я проклят!
— Ты возражаешь? На этой стадии ещё можно повернуть назад.
— Я об этом никогда не думал. — Я знал, что на Центре можно получить Долголетие, как знал и то, что разрешение на него связано с жесткими ограничениями. Его мог получить всякий, кто намеревался эмигрировать на слабозаселенные планеты. Местные же жители должны были стареть и умирать. Это был тот случай, когда один из предшественников Стар счел возможным вмешаться в местные дела. Центр, где все болезни были побеждены, обладал очень высоким жизненным уровнем и стал основой существования мириадов людей, а теперь начал приобретать черты перенаселенности, особенно с тех пор, как Долгожительство сильно отодвинуло средний срок наступления смерти.
Тогда-то и были установлены достаточно жесткие правила, которые должны были решить проблему. Некоторые люди проходили процедуру в молодом возрасте и через Врата отправлялись на дикие планеты. Другие выжидали, пока появятся первые признаки приближения смерти, и тогда решали, что они ещё вполне годятся для продления жизни. Третьи сидели, ждали и умирали, когда приходило их время.
Мне понятна была их мука — это знание подарил мне удар боло в джунглях. — Думаю, у меня не будет возражений.
Она вздохнула с облегчением.
— Не знаю, вероятно, я не должна была делать это тайком от тебя. Заслужила я трепку?
— Мы добавим этот пункт к списку других прегрешений, и ты получишь за все сразу. Есть шанс стать инвалидом. Стар, а как это долго — Долголетие?
— Трудно сказать. Мало кто из получивших его умер своей смертью. Если будешь жить той активной жизнью, которую я представляю себе на основании знания твоего характера, то маловероятно, что ты умрешь от старости. Или от болезни.
— И никогда не состарюсь? — К этому надо было привыкнуть.
— Нет, ты можешь состариться. Даже больше того, маразм может развиваться сообразно с возрастом. Если ты себя до этого доведешь. Если это допустят те, кто окружает тебя. Однако… Любимый, скажи, сколько мне лет на твой взгляд. Нет, не отвечай мне сердцем, ответь на основании внешнего вида. По земным стандартам. Будь откровенен, мне-то истина известна.
Я всегда с радостью любовался Стар, но сейчас я смотрел на неё по-новому, отыскивая признаки наступающей осени — в уголках глаз, на руках, в малейших изменениях кожи, но… Черт! Никаких признаков, а я-то знал, что у неё есть внук!
— Стар, когда я увидел тебя впервые, я решил, что тебе восемнадцать, потом посмотрел поближе и немного поднял планку. Теперь, разглядывая в упор, не давая никаких скидок — не более двадцати пяти. И это ещё потому, что выражение лица у тебя сейчас серьезное. А когда смеешься — ну просто тинэйджер. Если же ты дурачишься, или испугана, или восхищаешься котенком или щенком, то тебе трудно дать больше двенадцати. Это если от подбородка и выше. А если от подбородка и ниже — никогда не больше восемнадцати.
— Весьма пышные восемнадцать! — добавила она. — Двадцать пять земных лет, что ж, это именно та цель, которую я ставила перед собой. Это время, когда женщина перестает расти и начинает входить в зрелость. Оскар, твой видимый возраст в условиях Долголетия — дело собственного выбора. Возьми, например, моего дядюшку Джорджа, того самого, что иногда зовет себя графом Калиостро. Он выбрал тридцать пять лет, поскольку считает, что все, кто моложе — мальчишки. Руфо предпочитает выглядеть
