Где-то здесь прятался поляк. Он, наверное, сейчас ползет по-пластунски, стараясь не раскрыть себя. Королев искал следы, которые могли выдать разведчика. Наверняка пробирается на запад — откуда пришел. И там же находятся остальные. Интересно, ранен он или нет? Конь поляка лежал на земле за спиной у Королева, подергиваясь в предсмертных судорогах. Он смотрел в небо, и густая кровь уже начала подсыхать на грудине, куда попала пуля. Королев остановился, но, кроме крика ворона, кружащего над умирающей лошадью и зазывающего собратьев на пир, ничего не услышал.
Он ступал с большой осторожностью. Слышал, как под ногами трещит каждый колосок, но не слышал никаких посторонних шорохов. Винтовка поляка осталась на седле умирающей лошади, но у него наверняка был пистолет. Ведь офицеры всегда носили пистолет при себе, иначе как убивать? Он остановился и медленно повернул голову налево, перенеся центр тяжести на другую ногу. Вдруг ему что-то послышалось. Совсем рядом. Еще один звук — и он остановился, проверяя пальцем предохранитель. Королев решил выстрелить в пшеницу, если увидит одежду цвета хаки, но тут поляк показался сам. Из пшеницы появилась его сабля, затем рука, фуражка, глаза, оскаленный рот, эполеты, блестящие пуговицы на униформе, отполированный ремень марки «Сэм Брауни»… Поляк сделал выпад, и сабля вошла в Королева прямо над пряжкой, проткнув ткань и кожу, как бумагу. Винтовка в руках перестала его слушаться, когда острие сабли перерубило ребро за ребром, прошло через легкие и сломало еще одно ребро, ища выход со спины. Королев собрал все силы и спустил курок. Раз, второй… Глаза поляка округлились от неожиданности и потухли, когда пуля пронзила его грудь. Королев стоял один в поле, его трясло, кровь стекала по штыку. Словно вдалеке он услышал чей-то крик. Это был его собственный голос, но в тот момент он показался ему чужим.
— Эй, тише, тише! Спокойнее. Ребенок испугается, — раздался глубокий, спокойный голос.
Королев попытался открыть глаза, но веки, как слипшиеся, поднимались с трудом. От сильного света начало резать в глазах, и он снова закрыл их, крепко-крепко, ощущая уже знакомую боль в области лба. Потом снова открыл глаза и увидел перед собой очки.
— Сотрясение, — сказали очки. — Вот что это. Типичное сотрясение.
— С ним все будет в порядке? — спросил совсем юный голос.
Королеву показалось, что говорила девочка. Интересно, кто это? Он почувствовал облегчение, заметив, что она задала вопрос без страха.
— Да все с ним будет в порядке. Посмотрите на него. Он здоров как бык. Все будет хорошо. — И словно в подтверждение очки авторитетно блеснули. — Сейчас ему необходим хороший сон и немного заботы. Он поправится. Не беспокойтесь, юная леди.
Королев мигнул. Он был в Москве, в своей новой квартире. Польский офицер остался в прошлом — просто дурное воспоминание, которое жило где-то на задворках сознания, как и другие военные воспоминания. Во рту пересохло, он сглотнул, и кто-то поднес к его губам стакан. Он жадно выпил все, ощущая, как живительная влага бежит по гортани.
— Видите, все не так уж плохо. Просто сильный удар головой. Сколько пальцев, товарищ? — Мужчина в очках показал ему три пальца.
— Три, — сказал Королев надломленным голосом. Шутить не было сил.
— Отлично. Но все равно надо отлежаться хотя бы денек.
— Не могу, — ответил Королев, и ему показалось, что это сказал чужой голос.
— Можете. И чтобы я не слышал больше этих глупостей. Семен Семенович…
— Хотя бы один день. Лучших сотрудников надо беречь. Это указание Центрального комитета.
Королев узнал голос Попова, но не видел его — мужчина в очках сидел так близко, что заслонял собой всю комнату.
— Вот. Что теперь скажете, голубчик?
Королев нахмурился. Насколько он мог понять, он лежал на большом мягком диване в коммунальной кухне. Он с усилием приподнялся на локтях, и человек в очках помог ему сесть. Голова покачивалась на плечах, как чужая. Он сосредоточил взгляд на дощатом полу, почувствовал, что приступ тошноты прошел, и поднял голову, чтобы рассмотреть людей в комнате. Шура с серьезным лицом стояла у входа в кухню. Рядом с ней Валентина Николаевна вопросительно смотрела ему в глаза. Ее рука лежала на плече хорошенькой девочки. Наверное, это Наташа, ее дочь. С виду ей было лет восемь. У нее были русые волосы, глаза, как у матери, и красный пионерский галстук на шее. Она несмело улыбнулась. Попов стоял у окна, потирая нос потухшей трубкой.
— Что случилось? — спросил Королев, удивляясь тому, что очнулся в квартире в окружении всех этих людей. Он помнил только, как стоял, опершись о стену, изрыгая содержимое желудка в грязные потоки дождя, и слушал шаги приближающегося убийцы. Но даже это воспоминание было размыто.
— Вас привел генерал Попов, — сказала Наташа, глядя ему в глаза. — Он сильно стучал в дверь, пока я не открыла. Вы лежали на полу. Он сказал, что вам плохо и нужно вызвать врача, а потом занес вас сюда.
— Она поднялась наверх и позвала профессора Гольдфарба, — добавила Шура. — Он живет на пятом этаже. Он как раз ужинал… И мы перенесли вас сюда.
— Ужин подождет, — сказал профессор, протирая очки.
— А как товарищ следователь? — спросила Шура. — С ним все будет в порядке? У него такая ужасная рана на лбу.
— Я уже сказал, что все будет хорошо.
— У вас было совсем белое лицо. Как у привидения, — сказала Наташа.
— Что случилось? — Валентина Николаевна сделала шаг вперед и указала на шов. — Выглядит ужасно.
— Несчастный случай, — сказал Королев, пытаясь всех успокоить, но это прозвучало неубедительно даже для него самого. — Сотрясение? — спросил он у профессора, пытаясь перевести разговор в деловое русло.
Валентина Николаевна покачала головой.
— Если бы вы видели, что здесь было, когда я пришла домой! Полно людей, и вы лежите посередине комнаты. Это было похоже на сцену из какой-то пьесы. Вы попробуете что-нибудь съесть?
Шура с готовностью подняла голову, и Королев не смог ей отказать.
— Может быть, немного супа, — сказал он.
Спустя минуту Валентина Николаевна и Шура уже спорили, как лучше разогреть суп. Наташа мило улыбнулась, положила подушку на деревянную табуретку, подсела к столу и открыла тетрадь. «Домашняя работа», — подумал Королев. Ребенок за уроками и возня женщин в кухне внушали чувство безопасности и наполняли сердце добротой. Он откинулся на спину и на мгновение закрыл глаза. Когда он снова открыл их, на него тревожно смотрел Попов. Сейчас он показался ему непривычно маленьким.
— Как ты себя чувствуешь, Алексей Дмитриевич? — спросил Попов едва слышно.
— Так, будто мне наполнили голову бетоном, но в целом неплохо. Мне повезло, что вы нашли меня.
— Когда ты выходил из машины, из твоего кармана выпала записная книжка. Я вернулся, чтобы вернуть ее.
— Спасибо, товарищ генерал.
Генерал махнул рукой, показывая, что благодарить не стоит.
— Профессор говорит, что тебе нужно полежать минимум сутки. Завтра я поговорю с Семеновым и Грегориным, и мы решим, как вести расследование дальше. Что бы там ни было, отлежись денек-другой. — Королев хотел было возразить, но генерал остановил его. — Это приказ, Алексей Дмитриевич. Товарищ профессор, пожалуйста, подтвердите мои слова.
— Вы все правильно говорите. При сотрясении полагается хотя бы сутки постельного режима. Вы можете не лежать все время в кровати, но о том, чтобы идти на работу, не может быть и речи. Вам нужен покой и хороший сон. И кстати, никакой водки. Даже пива нельзя. Сейчас главное для вас — сон. Желательно, чтобы рядом с вами все время кто-то находился. Это простая предосторожность, но без нее нельзя. Валентина Николаевна?
Она с серьезным видом кивнула.
— Конечно, товарищ профессор. Если нужно, поменяюсь сменами.
