продолжал умолять капитана сдаться, но безуспешно.
Вдруг капитан, повернувшись к радисту, спросил:
– Есть связь?
– Нет, – ответил радист.
Только теперь капитан оглядел переполненный бункер, как будто видел его впервые. Его лицо выражало удивление. Он бросил пулемет и сказал:
– Открывайте дверь.
Хагер видел, как кто-то привязал белую тряпку к винтовке и высунул ее в пулеметную щель. Голос снаружи сказал: «Правильно, фрицы. Выходите. По одному».
Глотая свежий воздух, ослепленные дневным светом, люди стали выбираться из бункера. Если они сразу не бросали оружие и каски, британцы стреляли в землю рядом с ними. Когда немцы подходили к траншее, победители срезали с них ремни и все пуговицы. Потом пленным приказывали лечь на землю лицом вниз.
Хагер и Ферди шли к траншее с поднятыми руками. Когда у Ферди срезали ремень, британский офицер сказал ему:
– Фриц, через пару недель мы увидим твоих друзей в Берлине.
Ферди, лицо которого заливала кровь от шрапнельной раны, пытался пошутить:
– К этому времени мы будем в Англии.
Он имел в виду, что они будут в лагере для военнопленных, но британец его не так понял и заорал:
– А этих ведите на пляж!
Поддерживая штаны, они шли к берегу. Они прошли мимо горящего танка и мирно пасущихся коров.
Через пятнадцать минут Хагер вместе с другими пленными работал среди препятствий. Они удаляли мины. Ферди сказал Хагеру:
– Уверен, что, когда ты устанавливал мины, не думал, что сам будешь разминировать пляж.[34]
Рядовому Алойзису Дамски совсем не хотелось воевать. Он был поляком, которого заманили в 716-ю дивизию. Он уже давно про себя решил, что в случае вторжения он с поднятыми руками побежит к ближайшему десантному кораблю. Но такой возможности не представилось. Высадка британцев сопровождалась очень сильной бомбардировкой с моря и танковым огнем; командир батареи, расположенной у западной границы плацдарма «Золото», дал приказ отходить. Дамски понял, что бежать вперед навстречу британцам – это верная смерть от немцев сзади или от британцев спереди. Но в неразберихе отступления ему удалось оторваться от своего подразделения и уйти в сторону деревни под названием Треси, где он жил на постое у одной пожилой француженки. Дамски рассчитывал, что сдастся сразу после того, как деревню займут британцы.
Когда он переходил поле, столкнулся с сержантом вермахта, который ехал верхом на лошади. Перед сержантом шел рядовой – русский. Сержант посмотрел на Дамски сверху вниз и с улыбкой спросил: «А ты сам-то знаешь, куда идешь?» Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и Дамски понял, что сержант догадался о его намерениях. Продолжая улыбаться, сержант сказал: «Думаю, тебе лучше пойти с нами». Дамски это не удивило. Когда он, подчинившись сержанту, пошел вместе с ними, то подумал, что ему никогда не везло, не повезло и теперь.
Находясь в нескольких милях от Кана, рядовой Вильгельм Войт прослушивал переговоры, сидя в рубке передвижной радиостанции. Он тоже думал о том, как сдаться союзникам. Войт семнадцать лет прожил в Чикаго, но документов о натурализации у него не было. В 1939 году его жена поехала погостить на родину в Германию, но вынуждена была задержаться там из-за болезни матери. В 1940 году, несмотря на советы друзей, которые его отговаривали от поездки, Войт решил ехать за женой, чтобы забрать ее. Уже шла война, и Войту пришлось добираться до родины четыре месяца. Сначала он пересек Тихий океан и доплыл до Японии, потом до Владивостока, а затем по Транссибирской магистрали доехал до Москвы, откуда через Польшу добрался до Германии. Когда он пересек границу Германии, капкан захлопнулся. Сейчас, впервые за четыре года, Войт через наушники слушал американские голоса. Он уже несколько часов представлял себе, что скажет первым американцам, которых встретит. Он побежит к ним с криком: «Привет, ребята! Я из Чикаго!» Но его автомобиль находился далеко от побережья. Он обогнул почти весь земной шар, чтобы вернуться в Чикаго, и теперь слушал ставший родным язык, на котором говорили люди в нескольких милях от него.[35]
Майор Вернер Пласкат тяжело дыша лежал в кювете недалеко от плацдарма «Омаха». Его нельзя было узнать. Каски на нем не было, одежда была грязной и изорванной. На лице была кровь. Почти полтора часа назад он покинул свой бункер в Сент-Онорине и поехал в штаб. Сейчас он ползком пробирался по пустынной горящей земле. Вокруг рвались бомбы и снаряды, выпущенные из морских орудий, а в небе летали сотни истребителей, которые стреляли по всему, что движется. Горели лес и трава. Вездеход, на котором поехал Пласкат, догорал в начале его пути. На пути Пласката попадались окопы, в которых лежали мертвые солдаты, погибшие при бомбардировке или расстрелянные безжалостным огнем истребителей. Сначала Пласкат пытался бежать, но истребители прижали его к земле. Он знал, что преодолел не более мили, поэтому до штаба в Этрехеме ему оставалось еще три. Превозмогая усталость, он пополз дальше. Впереди показалась ферма. Пласкат подумал, что, как только подползет ближе, встанет на ноги и пробежит до нее два десятка ярдов. А там попросит воды. Когда он подполз к ферме, увидел двух мирно сидящих французов, которые, казалось, не замечали ни разрывов снарядов, ни истребителей. Французы увидели его, и один из них, смеясь, ядовито спросил:
– Кошмар, не правда ли?»
Пласкат пополз назад. В ушах у него все еще стоял смех француза. В этот момент он ненавидел Францию, нормандцев и ужасную войну.
Капрал Антон Венш из 6-го парашютного полка заметил висевший на ветках парашют. Купол был синий, а на стропах висел большой брезентовый мешок. Вдалеке была слышна автоматная и пулеметная стрельба, но рядом с Веншем и его отделением противника не было видно. Они шли уже три часа и теперь находились в небольшом лесу недалеко от Карантана в 10 милях к юго-западу от плацдарма «Юта».
Младший капрал Рихтер посмотрел на парашют и сказал, что он американский, а в мешке, вероятно, боеприпасы. Рядовой Фриц Фредолин Вендт подумал, что в нем может быть еда, и сказал:
– Я страшно голоден.
Венш приказал подчиненным оставаться на месте, а сам пополз вперед. Это могла быть приманка, а рядом засада.
Венш осторожно подвигался к мешку. Не увидя ничего подозрительного, он привязал к дереву, на котором висел парашют, две гранаты и вынул обе чеки. Дерево взрывом переломило, и мешок упал на землю. Венш некоторое время подождал, но после взрыва вокруг все было спокойно. Он позвал своих:
– Идите, посмотрим, что нам прислали американцы.
Фредолин подбежал первым и вспорол мешок ножом.
– Бог мой! – закричал он. – Да здесь еда!
В течение следующего получаса уставшие парашютисты ели. В мешке были ананасовый и апельсиновый сок, много еды, которую они не видели годами или не видели вообще. Фредолин даже всыпал в рот растворимый «Нескафе» и попытался запить его сгущенным молоком.
– Не знаю, что это такое, – сказал он, – но очень вкусно.
Наконец, несмотря на протесты Фредолина, Венш решил, что лучше «идти и искать противника». Они набили карманы сигаретами и цепочкой двинулись в направлении выстрелов. Через несколько минут противник нашел их сам. Один из солдат Венша упал. Пуля пробила ему висок.
– Снайпер! – закричал Венш.
Все попадали на землю. Пули продолжали свистеть вокруг них.
– Посмотри, – сказал один из парашютистов, указывая в сторону леса, – я уверен, что засек его.
Венш достал бинокль и, настроив его, стал скользить по вершинам деревьев. Веншу показалось, что одна ветка слегка качнулась. Венш не был уверен, что там притаился снайпер. Он продолжал смотреть в ту же точку, стараясь держать бинокль неподвижно. Ветка качнулась снова. Венш достал винтовку, прицелился
