Таких инструментов в России не производили. Потом коммунисты обвинили меня в том, что я оперирую иностранными инструментами. 1974 год
— Не там щупала, — вставил милиционер.
— Я ему, окаянному, и в рот заглядываю, потому что деньги во рту уносил. Я так полагаю, что это он кольцо от меня спрятать хотел…
Милиционер привел ее мужа. Шел он осторожно, ладошкой придерживал срамное место, перевязанное и на поддерживающей марле.
— Ну, пьянь окаянная! — накинулась она на него. — Кольцо мое обручальное продать хотел? Говори, слизняк сушеный — зачем кольцо на х. й надел? Вы извините, — повернулась к нам и поднесла к его лицу кулак величиной со всю его голову. Муж повесил эту голову, и я подумал, что ему придется не только член, но и голову держать на подвязке.
— Ну, скажешь ты или нет?!
Он забормотал, обращаясь к нам:
— Как же иначе пронести, ежели она по всему по мне лазит, обыскивает перед уходом? Только вот в штаны еще не залазила. Так я и решил: надену кольцо на х. й и пронесу. А оно, вишь ты, не снималось никак, словно прилипло. Я, конечно, выпил с горя сперва пол-литру, а дальше не помню.
Милиционер принес распиленное кольцо:
— Распишитесь в получении, гражданочка.
Вся в слезах, она поставила на протоколе корявую подпись, схватила за шиворот своего мужа- воришку и поволокла к выходу. Милиционер философски заметил:
— Теперь она ему член оторвет, чтоб неповадно было. Говорил я, что лучше было ему член отрезать, тогда бы кольцо целым осталось.
Научно-информационный отдел
Меня удивил неожиданный приезд в клинику ректора Белоусова и проректора Лакина.
— Слышали, что главный врач вас пускать не хотела, в партийном комитете говорили.
Значит, ассистентская жалоба посеяла семена разговоров и подозрений.
— Сначала не хотела, потом сама вынужденно пригласила.
— Сама? Как это получилось?
Я объяснил. Они прошлись по коридорам, заглянули в учебные комнаты. На стенах развешаны десятки моих плакатных рисунков для преподавания, я рисовал их к лекциям.
— Нарисовано хорошо. Но зачем сами рисовали — ведь есть напечатанные?
— У каждого лектора свои подходы к темам. Стандартные изданные меня не устраивают.
— Да, я слышал, что студентам ваши лекции нравятся.
Потом Белоусов долго и с любопытством осматривал вытрезвитель. Он был фанатик строительного дела, сам занимался постройкой нового института. Его интересовало все, относящееся к строительству:
— Сами построили? И вы, профессор, кирпичи укладывали?
Понравился ему и мой кабинет:
— Солидно устроились, прочно.
Перед отъездом ректор собрал всех ассистентов:
— Мне на кафедре все понравилось. Видно, что у вас хорошее хозяйство. А вы жаловались. Теперь я сам все видел и могу сказать, что надо прекратить дрязги и работать дружно.
Ассистенты выслушали хмуро.
Уже у выхода Белоусов взял меня под руку и прошептал на ухо:
— Знаешь поговорку: «оглянись вокруг себя, не е. ет ли кто тебя»? Будь с ними осторожен!
Он знал, что говорил. В институте процветали дрязги и интриги. Белоусов был в антагонизме с профессорами, особенно из стоматологического факультета. Его главной заботой была стройка будущего института, а им казалось, что он ущемляет их интересы. И они писали жалобы. Поэтому на заседаниях ученого совета и на ректорских совещаниях он постоянно с ними спорил и кричал.
Вскоре после того визита Белоусов дал мне еще новое задание:
— Хочу поручить вам организацию отдела… как это называется? — он заглянул в бумагу на столе. — Да, вот — Отдел научной информации. Честно скажу, я никак не могу понять — что это такое, зачем оно нужно? Но министерство прислало приказ организовать такой отдел в каждом институте. Вы и писатель, и художник, и организатор хороший, поэтому я вас назначаю. Будете заведовать на общественных началах. Вот инструкция министерства.
Как я ни был занят работой в клинике, отказываться и возражать было бесполезно. Ректор выбрал меня для выполнения непонятной ему интеллектуальной задачи, это означало признание моей интеллигентности.
Сочетание слов «научная информация» было новостью в России в 1970-е годы. Белоусов, типичный кабинетный бюрократ, далекий от научных проблем, не мог их понять. В его лексиконе слова «наука» и «информация» применялись редко. Но и для меня задача отдела научной информации была неясна. Научные работники всегда сами добывали себе нужную им информацию — выискивали в библиотеках. Для перевода иностранных статей там были переводчики или они нанимали их. Если я организую этот отдел, то кого из ученых, как и в чем он должен информировать? Для полноценной информации нужны люди со знанием иностранных языков, чтобы переводить ее на русский. Таких мало, языки по всей стране изучались плохо. Переводчиков нужно находить и им надо платить. А фондов Белоусов не дал, он просто рапортовал в министерство, что отдел организован, — и забыл про него. Министерство удовлетворилось, им нужна была только бумага-подтверждение. Они стали присылать в отдел все больше инструкций. А на самом деле весь отдел был только один стол, выделенный в канцелярии ректората.
Первой сотрудницей стала Фернанда Фернандовна Власова, испанка. В 1937 году ее с двумя братьями и сестрой прислали в Советский Союз родители-республиканцы. Тогда для спасения от начавшейся в Испании гражданской войны привезли тысячи детей. Фернанде за сорок, она врач по образованию, замужем за русским журналистом, знала испанский и французский. Связи с Испанией у нее не было — там еще правил фашистский диктатор Франко. Что случилось с оставшимися там ее родителями, она не знала.
Днем она читала инструкции и ездила набираться опыта в подобные отделы других институтов. Под вечер приезжал я, усталый после операций и лекций. Мы обсуждали, с чего начинать, как работать? Фернанда привела свою подругу, знавшую английский. Я долго добивался у Белоусова второй ставки и комнаты для отдела.
Все образовывалось болезненно — у меня на это не было времени, а без меня им никто не хотел помогать. Помощь пришла с неожиданной стороны — Белоусов прислал ко мне военного строителя, который был полезен ему в стройке института. За это он просил дать работу его жене, знавшей английский и немного немецкий. Ее звали Людмила Феонова. Я ее взял, теперь в отделе было три сотрудницы. Мы высчитали, что каждая из них сможет переводить от пяти до десяти статей в месяц. На раздобытых двух старых пишущих машинках системы «Ундервуд» — с русским и латинским шрифтами — мы разослали по
