– Ну вот! – рассердилась на себя Мэри.
Быстро овладев собой, она поправила резкость и отчетливо увидела высокого смуглого офицера, который вел по трапу норовистого коня.
Теперь Мэри не отрывала глаз от мужа.
Как только Клей поднялся на палубу, к нему подскочил боцман. Капитан скинул тяжелую шинель и передал ее и поводья боцману, который тут же увел коня из поля зрения Мэри.
Заработали машины парохода, выбросив из трубы клубы пара. Гребные колеса принялись вспенивать воду, звякнул колокол, и пароход медленно отошел от пристани.
Капитан легко поднялся по трапу на штормовой мостик. «Эндрю Джексон» выходил на середину реки. Клей кивнул лоцману, стоявшему в застекленной рулевой рубке, и прошел на палубную надстройку.
Быстро смеркалось – холодный и дождливый ноябрьский день уступал место вечеру. Пароход шел с зажженными огнями. Он направлялся на юг и был уже напротив Лонгвуда.
В мощный полевой бинокль Мэри отчетливо видела мужа. Он стоял на мостике один. Синяя форма эффектно контрастировала с ослепительно белым поручнем. Его мокрое от дождя лицо было повернуто к утесу Чироки. Холодный ноябрьский ветер трепал иссиня-черные волосы, поднимая их над головой Клея.
У Мэри ком подступил к горлу. Она думала о том, что жаркой июньской ночью громадная Миссисипи привела к ней мужа и она же забрала его холодным ноябрьским вечером.
«Клей! – Губы женщины беззвучно произносили его имя. – Ох, Клей, вернись! Вернись ко мне!»
К удивлению Мэри и к ее огромной радости, смуглый мужчина, к которому она мысленно обращалась, поднял руку и помахал ей! Он ее видит! Он знает, что она здесь!
Смеясь и плача, Мэри подняла руку и изо всех сил замахала в ответ. В мощный бинокль она видела, как на его лице появилась радостная мальчишеская улыбка. Она послала мужу воздушный поцелуй. В ответ Клей послал ей два воздушных поцелуя – высоко вскинув вверх сразу обе руки.
Очень скоро он скрылся из виду.
Мэри осталась одна в густых туманных сумерках. «Эндрю Джексона» уже не было видно, темная угрюмая река была пустынна.
Женщина опустила тяжелый бинокль. Она дрожала от холода и страха.
Клея нет. Он уехал. И он может вообще не вернуться.
Пока Клей был с ней в Лонгвуде, войны для Мэри, словно не существовало. Но теперь, когда он уехал, война не выходила у нее из головы. Теперь она жадно читала «Мемфис эпил» и другие газеты, которые удавалось достать, и ежедневно справлялась у Джонни Бриггса о том, какие и где идут сражения на воде и на суше.
Незадолго до Рождества пришла весть о том, что корабль «Каир», на котором находился Клей, 12 декабря затонул на реке Язу. Были раненые, но количество погибших не сообщалось. У Мэри похолодело сердце.
В ожидании более подробных сведений Мэри провела одну из самых трудных недель в своей жизни. Наконец в штаб северян в Мемфисе пришла депеша, и лейтенант Бриггс принес в Лонгвуд добрую весть. Капитана Найта не было в списках погибших и раненых. Несколько дней спустя Мэри получила коротенькое письмо от Клея, где он сообщал, что жив-здоров и будет продолжать в том же духе. Теперь капитан был на пути в Арканзас, где ему предстояло соединиться с флотом адмирала Дэвида Портера.
Мэри было велено не беспокоиться.
Она опустила письмо и покачала головой.
Не беспокоиться? Но она только и делала, что беспокоилась. Как и тысячи других жен, матерей, сестер и возлюбленных, она постоянно опасалась за жизнь любимого человека.
Когда Клей отправился на войну, работа в госпитале приобрела для Мэри особое значение. Каждый раз, наклоняясь, чтобы утешить страждущего, Мэри представляла себе, что это Клей лежит раненый и беспомощный, и сострадание наполняло ее сердце. Женщина говорила себе, что ей следует быть более внимательной и ласковой с ранеными. Она с удвоенными силами принялась ухаживать за больными, отдавая раненым и умирающим максимум внимания и заботы. Герои войны это заслужили.
Раненым, за которыми она ухаживала, было совершенно не важно, что Мэри была женой офицера северян. Людям, о которых она так терпеливо и сочувственно заботилась, ее прелестное личико казалось солнечным лучиком во тьме их страданий. А ее ласковые руки несли им утешение и облегчали боль.
Мэри трудилась очень усердно и помногу часов, понимая, что очень скоро она уже не сможет работать в госпитале. Теплые зимние платья уже стали ей тесны в талии, и доктор Кейн предупредил ее, что работа в госпитале слишком тяжела для будущей матери. Первое января стало ее последним рабочим днем. Мэри была на пятом месяце беременности и собиралась остальное время до рождения ребенка провести в Лонгвуде.
Теперь, когда она не была занята в госпитале, время тянулось очень медленно. Это была самая долгая и одинокая зима в жизни Мэри Пребл Найт. Она каждый день ждала писем и молилась, но Клей писал нечасто. Со времени его отъезда она получила всего несколько писем и теперь без конца их перечитывала.
Настроение Мэри было мрачным, как погода зимой. Январь и февраль показались бесконечной вереницей холодных хмурых дней. Одна за другой кружили в городе снежные метели. По темной реке мимо замерзших берегов плыли огромные льдины. Мэри чувствовала себя в Лонгвуде как в тюрьме, и если бы не Лия, которая частенько приходила ее навестить и ободрить, могла бы помешаться от одиночества – общества слуг было ей явно недостаточно.
Каждую ночь хозяйка Лонгвуда лежала в своей большой кровати красного дерева и думала о муже. Ей так хотелось, чтобы Клей был рядом! Она думала о том, где он и что с ним. Может быть, ему голодно и холодно, может, он страдает от усталости? А может, он ранен? Мэри гнала от себя эту мысль. Клей не ранен. Он не будет ранен!
Господь всемогущий, спаси и сохрани Клея!
Наконец в штат Теннесси пришла весна, и никто не радовался ей больше, чем одинокая беременная Мэри Пребл Найт. Даже в хорошую погоду она не могла никуда пойти, потому что Тайтес более чем прозрачно намекнул ей, что леди в ее положении на людях не появляются.
– Ваша мама перевернулась бы в гробу, если бы узнала, что вы прогуливаетесь по улицам Мемфиса в таком виде!
– Тайтес, я вовсе не собираюсь прогуливаться! – говорила она ему, прижимая руку к ноющей спине. – Но неужели кто-нибудь будет шокирован, если я просто посижу у себя на галерее перед домом?
– Вам следует подождать, пока зайдет солнце, – поучал ее Тайтес. – Тогда меньше прохожих.
– Я вовсе не собираюсь дожидаться захода солнца, – заявила Мэри и, несмотря на протесты старого слуги, все же устроилась в кресле-качалке на галерее.
Она вздохнула и задумчиво посмотрела на подъездную дорогу. В один прекрасный день Клей вернется к ней по этой самой дороге, и она выбежит ему навстречу с младенцем на руках. При мысли об этом Мэри улыбнулась и положила руку на округлившийся живот.
Был солнечный майский день. Мэри сидела, покачиваясь в кресле, а яркие бабочки порхали с цветка на цветок. Душистый ветерок перебирал ей волосы на висках, а от кустов, что росли у северной части дома, доносился сладкий запах жимолости.
Мэри грезила наяву, мечтала о долгих счастливых годах, которые они с Клеем и детьми проведут в Лонгвуде. Убаюканная такими мыслями, она уснула.
Она спала лишь несколько минут, когда раздался цокот копыт по усыпанной галькой дороге. Мэри поморгала и присмотрелась. У ворот спешился лейтенант Бриггс.
Женщина затаила дыхание. Она осталась на месте, а рыжеволосый молодой человек поспешил к ней. Когда он подошел ближе, по его лицу встревоженная хозяйка Лонгвуда поняла, что новости хорошие. Мэри расслабилась и улыбнулась лейтенанту.
Он приехал рассказать ей о полученной в штабе депеше. В ней говорилось о том, что восемнадцатого мая адмирал Портер направил шесть боевых кораблей вверх по реке, чтобы поддержать генерала Гранта, который вел военные действия к востоку от Виксбурга.
Командовал этой флотилией капитан Клейтон Террел Найт.
