— О’кей. Я зайду позже, о’кей?
— О’кей.
Третья приходила под вечер, часто в сопровождении кого-нибудь из первых двух.
Она садилась на стул возле моей кровати и начинала:
— Если бы вы только знали, как я устала! Как вы — олрайт?
— Да, я олрайт. Вам пора идти домой.
— Что вы! — раньше десяти часов я домой никогда не ухожу. Так вы — о’кей?
— Да, я о’кей.
— Дайте-ка я послушаю ваше сердце. О, вы действительно олрайт!
— Да, я не жалуюсь.
— Вот и о’кей. Увюку вас завтра, о’кей?
— О’кей.
Так на десятках «о’кеев» и «олрайтов» проходило наше общение за день.
Я не видел, чтобы кто-нибудь из преподавателей-аттендингов пришёл с группой резидентов и рассказывал им на клинических примерах мою или моих соседей болезни. Изредка появлялись робкие стайки студентов, но и их не учили на примерах болезней — настоящему клиническому обследованию больных. Это меня удивляло.
Иногда, если кто-нибудь из моих резидентов задерживался возле меня, я начинал разговор на отвлечённые темы:
— Что вы собираетесь делать после резидентуры?
— Найду себе какого-нибудь богатого мужчину, чтобы содержал меня, и ничего не буду делать целый год — чертовски устала!
Другая говорила:
— Я бы пошла в какую-нибудь научную лабораторию, чтобы отдохнуть пару лет от этой гонки. Или пойду в штат госпиталя, чтобы работать по часам: отработала свои и могу уходить домой.
Третья вообще ещё не решила, что будет делать:
— Не хочу стареть раньше времени, буду работать где-нибудь на полставки.
Ни одна из них не хотела заниматься в будущем полноценной частной практикой.
— Слишком много работы, и надо обо всём думать самой — о секретаре, об аренде помещения, об оборудовании, о страховках пациентов. Это не для женщины.
Они были усталы и загнаны почти так же, как и мы в нашем госпитале. У нас была хирургия — многочасовые операции. А терапевтов заедала интенсивная терапия — активное лечение поступивших тяжёлых больных, большей частью стариков с множественными проблемами. Там они проходили свою тяжёлую практику, и там истощались их силы. А женщин среди молодого поколения медиков становилось всё больше: когда я приехал в Америку, они составляли 15 % студентов медицинских институтов; через двадцать лет их было уже почти 45 %.
Интересно, что, несмотря на огромную разницу в социальных системах и структуре медицины, женщины-доктора в Америке и в России рассуждали почти одинаково, видя своё будущее в минимальной загруженности работой. В Америке быт лёгкий, но многие женщины всё равно не стремятся к большой активности в своей профессии.
На пятые сутки беспрерывного внутривенного вливания антибиотиков я почувствовал боль в месте, где стоял катетер, там появилось покраснение кожи, небольшой отёк — признаки начинающегося воспаления вены, флебита, из-за слишком долгого стояния катетера в одном месте. По правилам полагается держать его не более 2–3 суток, а потом переставлять в другую вену. Я пожаловался по очереди всем трём докторицам, каждая мельком глянула на воспалённую вену и пообещала прийти переставить катетер в другую вену:
— Я скоро вернусь, о’кей?
— О’кей.
Я ждал час, другой — не пришли и ничего не сделали. Сестра по моей просьбе положила спиртовой компресс на воспалённый участок. Вена так отекла, что раствор жидкости через неё больше не проходил. А вливание было моим основным и необходимым лечением. По телефону докторицы дали распоряжение сестре вынуть катетер и пообещали прийти. Катетер вынули, и их опять ждали — уже много часов.
Я стал нервничать и почувствовал себя хуже, поднялась температура.
Ирина каждый день по нескольку раз звонила мне с работы. Я всегда её успокаивал, но на этот раз сказал:
— Уже много часов мне не делают вливание, а только обещают прийти.
— Сколько времени ты ждёшь?
Узнав, что уже десять часов, она пришла в ужас:
— Я сейчас сама позвоню им и добьюсь, чтобы они пришли.
Проверив через полчаса и ещё раз через полчаса, она возмутилась:
— Да что же это такое?! Они же убийцы!.. Я выезжаю на такси и скоро буду.
Ирина приехала в белом халате с нагрудным значком её госпиталя.
— Ещё не пришли? Сейчас они у меня придут! — и выскочила, как разъярённая тигрица.
Как я потом узнал, Ирина позвонила докторицам и накричала:
— У вас больной доктор со смертельным заболеванием эндокардитом по вашей халатности не получает вливание антибиотиков уже двенадцать часов! Если вы сию же минуту не явитесь, я сама введу ему катетер в вену (она не умела, конечно) и позвоню на все каналы телевидения и расскажу им, как вы убиваете тяжёлых больных!..
Пресса Америки падка на всякие сенсации и готова ославить любой госпиталь. А доктора боятся этого больше всего — скандалы обходятся им дорого. Сразу появилась в коридоре фигура одной из дам: затянутая в тесные брюки-джинсы, она с трудом могла передвигать ноги, неся копну своих распущенных до плеч волос. Вид прямо карикатурный и противоположный принятому врачебному.
Ирина смотрела на неё взглядом тигрицы, готовой прыгнуть на жертву и вцепиться ей в горло. Переставляя туго затянутые ноги, докторица добралась до меня и, как всегда, накрыла копной своих волос. Но она не смогла ввести катетер, ничего у неё не получалось. Ещё хуже! Тогда она позвала своего коллегу-мужчину. Пришёл высокий парень, симпатично мне улыбнулся и — легко ввёл катетер: мужчина- доктор!
Чем они были заняты, что на 12 часов просто-напросто забыли про меня? Я знаю, что много времени уходит учиться, как
Своему доктору Розенблюму я на резидентов не жаловался: «людей, о коих не сужу, затем что к ним принадлежу». Но я заявил, что не стану лежать там четыре недели.
— Владимир, без внутривенных вливаний ты же убьёшь себя!
Хотел я сказать, что лучше убью себя сам, чем меня убьют другие. Он уговаривал:
— Ладно, полежи ещё неделю, а потом я назначу тебе ежедневное введение сильных антибиотиков в мышцы, которое может заменить внутривенное лечение…
И я сдался на неделю.
Навестить меня, больного отца, приехал Младший. Мы не виделись с того дня, как отвезли его в Сиракьюз. Войдя, он склонился надо мной, на шее у него — фонендоскоп:
— Здравствуй. Ну, как ты?
— А, здравствуй! Спасибо, что приехал. Ничего, теперь уже чувствую себя лучше.
— Как это ты заболел, что случилось?
— Заражение от крови пациента, это бывает со многими хирургами.
— Надо быть осторожным, — назидательно сказал он.
Он прочитал названия антибиотиков на сосудах с моим вливанием.
— Так, пенициллин. Ну-ка, дай я послушаю твоё сердце.
Студент-первокурсник, он старался показать себя и свои медицинские познания. Усмехнувшись про
