— Мы издаёмся тиражом тридцать тысяч и продаёмся по всему миру. Вы не думайте — в этой стране центральные газеты, и даже правительство в Вашингтоне, все очень прислушиваются к тому, что мы печатаем, — и взял мои рукописи.
Он посоветовал мне обратиться на радиостанцию «Голос Свободы — Либерти». Она тогда помещалась на 42-й улице, неподалёку от моих языковых курсов. Я созвонился и пришёл к одному из директоров — высокому седому господину лет около 60. После моего рассказа о себе ему нетрудно было понять, что мне нужны деньги.
— Для начала выступите с беседой-воспоминаниями о вашем врачебном опыте перед аудиторией наших сотрудников. Мы заплатим за это $100. А за передачи по радио на Россию будем платить по $80, — предложил он.
Ого, это было совсем неплохо! Но Ирина наверняка должна испугаться, она всего боялась. Поэтому до поры до времени я решил ей об этом не говорить.
В назначенное время слушать мои воспоминания собралось человек пятнадцать из русской редакции. Аудитория была политически настроенная. Большинство из них покинули Россию лет тридцать — сорок назад. Представляя меня, директор сказал:
— Общее состояние медицины и положение врачей в Союзе мы знаем. Нам интереснее послушать рассказы доктора, который лечил там некоторых знаменитостей и членов правительства.
Уловив этот настрой, я стал рассказывать про министра внутренних дел генерала Щёлокова, ближайшего друга Брежнева, про начальника уголовного розыска генерала Карпеца, который собирал документы на каждого из членов Политбюро, про сгоревшего космонавта Бондаренко и про первого космонавта Гагарина, про гениальную балерину Большого театра еврейку Майю Плисецкую. Меня закидали вопросами о подробностях. И получился прообраз моей возможной будущей книги, которую я «сквозь магический кристалл ещё не ясно различал» (Пушкин). Это было и полезно, и стимулировало. А к тому же, в кармане у меня появились первые заработанные доллары.
Через несколько дней я принёс текст первого выступления — для записи передачи в эфир. Редактор отдела науки Мусин быстро просмотрел мои четыре страницы, что-то переставил местами, где-то заменил малозначащие слова и спросил:
— Вы согласны с такой редакцией?
— Конечно, согласен. Собственно, вы ничего не изменили.
— Ничего и не надо менять, всё и так хорошо. Теперь пойдём в студию записывать вас.
— Прямо сейчас?
— Ну да, прямо сейчас.
— Будет ли кто-нибудь из руководителей проверять мой текст?
— Зачем? Вы его наговорите, и мы отправим в Мюнхен, в нашу главную контору, а они передадут в эфир на Россию, оттуда ближе и слышно лучше. И так раз в неделю.
— И никакой проверки?
Он улыбнулся, слегка прищурив глаза:
— Никакой проверки. Я знаю, что вы имеете в виду: нечто вроде цензуры. Её здесь совсем нет, забудьте про это. Вы автор, и это ваш текст. Всё.
Хотя я, конечно, знал, что на Западе цензуры нет, но ещё не успел это осознать. Это было всё равно, что приученного к темноте вывести на яркое солнце: я готов был протирать глаза от непривычки.
А когда он привёл меня в студию, я опять чуть было не стал протирать глаза от неожиданности: там сидела молодая женщина — настоящая русская красавица. У неё были толстая и длинная русая коса, пышные ресницы и глубокие-глубокие голубые глаза невероятных размеров. Чудо!
Мусин представил:
— Это оператор Таня, она будет записывать ваши передачи.
— Здравствуйте, Таня, — сказал я несколько растерянно. — Откуда вы взялись?
— Я? — улыбнулась. — Из Москвы.
— Почему же я не знал вас там прежде?
Таня потупила глаза под длинными ресницами, покраснела и тихо сказала:
— Давайте начинать работать.
Мусин хитро улыбался, прищурившись, наблюдая — какое впечатление произвела на меня красавица. Кто же не любит смотреть на красивых женщин?
Так начались передачи, которые я вёл потом более двух лет. Без цензуры я стал постепенно расковываться как автор, мне становилось легче и интересней писать. Как же была вколочена в нас привычка быть под цензурой! — не сразу удавалось даже изнутри самого себя освободиться от автоматизма подсознательного цензурирования. Но, наконец-то, впервые в жизни я писал что хотел и как хотел. И это доставляло неотразимое удовольствие!
6 августа 1978 года в «Новом русском слове» была напечатана моя стихотворная сказка для детей «Воронье царство». И вслед за этим стали печататься в газете еженедельные подвальные статьи о моём прошлом под общим названием «Эта бесплатная и общедоступная медицина».
Я начал их так: «Здоровье — это самая индивидуальная собственность человека. Казалось бы, здоровье невозможно социализировать, обобществить. Но советская партократия сумела сделать и это, лишив своих граждан возможности полноценно предупреждать и лечить свои болезни. «Советским нищенским уровнем здравоохранения» назвал это академик Андрей Сахаров. Миф о бесплатности и общедоступности медицинской помощи в СССР — это пропагандистский манёвр, рассчитанный на неинформированность западного общества. Физически уничтожив десятки миллионов своих граждан, власть пытается доказать общественному мнению своё добродетельное отношение к их здоровью…»
На такой выпад советская власть наверняка могла огрызнуться. Этого-то больше всего и боялась моя Ирина. Ей казалось, что агенты КГБ станут преследовать меня и могут даже убить. И она боялась за Младшего.
— Ты сам наживёшь неприятности и накликаешь беду на всех нас. Я не вижу никакого рационального зерна в этой твоей антисоветской деятельности. Ты и там не был диссидентом, и здесь никому ничего этим не докажешь. А если ты думаешь заработать этим деньги, то денег это тоже приносит не так много. Лучше бы ты больше занимался языком и подготовкой к медицинскому экзамену.
Я отмалчивался и отговаривался, как мог. Правда была в том, что я уже не мог не писать. Меня буквально захлестнула пршгягательная возможность впервые в жизни выразить всё, что так долго копилось в душе. Я просто не мог остановиться. И наши размолвки с Ириной всё чаще превращались в ссоры.
Как раз в ту пору американский сенатор Эдвард Кеннеди отправился в частную поездку в Москву. Следя за новостями телевидения, я видел, как его принимал тогдашний президент СССР маразматик Брежнев. Ведущие объявляли, что сенатор посещал московские больницы. Я поразился: как ни странно, цель поездки сенатора была именно знакомство с системой советской медицины, чтобы перенять её опыт и внедрить в Америке (он тогда собирался выдвигаться в президенты США и вырабатывал платформу для предвыборной кампании). Я хорошо понимал, что для показа ему подготовят позолоченную фальшь — настояшую-то медицину показывать было стыдно.
Эта новость дала мне повод уговаривать Ирину:
— Смотри, как важно то, что я задумал и уже начал делать — написать правду о медицине в России. Если такой человек, как Кеннеди, может так глубоко заблуждаться на этот счёт, то что же знают об этом остальные американцы!? — ничего. Мои статьи и будущая книга на многое откроют им глаза. Я даже думаю, если бы Кеннеди знал о моих статьях, то, чем ехать в Москву, он прочитал бы их или даже поговорил со мной.
(По правде говоря, я и до сих пор так думаю.)
Но Ирина злобно уставилась на меня:
— Да, ты так считаешь? До чего же ты наивен! Все политики здесь — хитрые и продажные дельцы. Ты что, не видел по телевизору, как сенаторы берут взятки десятками тысяч долларов? Нужны ему твои советы! Он поехал для того, чтобы делать политику.
— Ну, ну, не все продажные. Во всяком случае, меньше, чем в России. Но дело не в политике. Как бывший советский доктор я хочу, чтобы американцам стала известна правда о русской медицине. А лучше меня эту правду никто не знает и не расскажет. Я в силах написать интересную и живую книгу о том, что
