доливая воду. Она помешивала бобы и смотрела, как играли Пепе и Лупе. «Вот если бы меня видела Абуэлита! — думала она. — Она бы мной гордилась»:
Потом Эсперанса стала искать, чем кормить детей на обед. На столе стояла миска с созревшими сливами. Она подумала, что они достаточно мягкие. Она взяла несколько слив, вынула косточки и размяла вилкой. Малышам очень понравилось, и они просили еще и еще после каждой съеденной ложки. Эсперанса размяла еще три сливы, и они проглотили все до последней капли. Она позволила им наесться вдоволь, пока они не начали шуметь и тянуться к бутылочкам с молоком.
— На сегодня обед закончен, — сказала Эсперанса, вытирая их личики и с благодарностью думая о том, что скоро наступит время дневного сна. Она поменяла их мокрые подгузники, помня все указания Жозефины и Исабель. Затем она уложила Пеле с его бутылочкой, а когда он уснул, пристроила рядом с ним Лупе, легла сама и задремала.
Проснулась она от плача Лупе и отвратительного запаха. Коричневая жидкость текла из подгузника малышки. Эсперанса взяла ее на руки и отнесла в другую комнату, чтобы не разбудить Пепе. Она поменяла ей подгузник, скатала испачканный в комок и положила у двери, чтобы потом отнести в туалет. Когда она положила Лупе назад, Пепе сидел в кроватке в таком же состоянии. Она поменяла подгузник и ему. Уложив малышей в кроватку, Эсперанса бросилась в туалет, чтобы прополоскать пеленки. Затем она снова побежала к дому.
На этот раз она почувствовала другой запах. Бобы! Она забыла долить в кастрюлю воды. Открыв кастрюлю, она увидела, что на самом дне бобы подгорели. Эсперанса добавила воды и тщательно их размешала.
Малыши плакали и не засыпали. Оба снова испачкали подгузники. Ком у дверей рос. Должно быть, они заболели, испугалась Эсперанса. Может быть, они подхватили простуду или что-то не то съели? Совсем недавно они были в порядке. Что же они сегодня ели? Только молоко и сливы. «Сливы!» — простонала она. Должно быть, они оказались слишком тяжелой пищей для их желудков.
Что давала ей Гортензия, когда она сама была маленькой и болела? Эсперанса попыталась вспомнить. Рисовый отвар! Но как она его готовила? Эсперанса поставила кастрюлю на плиту и всыпала в нее кружку риса. Она не знала, сколько воды следует влить, но помнила, что Гортензия продолжала добавлять воду, пока рис не становился мягким. Она налила воды побольше и сварила рис. Затем слила воду и остудила его. Потом села с детьми на пол и давала им по чайной ложке рисового отвара весь день, отсчитывая ровные промежутки времени. Наконец пришла Исабель.
— Что случилось? — спросила Исабель, когда увидела гору подгузников у двери.
— Им стало плохо из-за слив, — сказала Эсперанса, кивая на тарелку, в которой она готовила сливовое пюре.
— Ах, Эсперанса! Они же слишком маленькие, чтобы есть сырые сливы! Все знают, что малышам их надо варить, — огорчилась Исабель.
— Но я — не все! — воскликнула Эсперанса. Она опустила голову и закрыла лицо руками. Пепе залез к ней на колени, счастливо гугукая.
Она посмотрела на Исабель, сожалея, что повысила голос.
— Я не хотела кричать. У меня был трудный день. Я дала им рисового отвара, и, кажется, теперь с ними все в порядке.
Исабель удивленно сказала:
— Ты все правильно сделала!
Эсперанса кивнула и вздохнула с облегчением.
Тем вечером никто ничего не сказал о количестве прополосканных и выжатых подгузников, оставленных в корыте у входа, о подгоревших бобах и о немытой кастрюле из-под риса в раковине. И никто не задавал Эсперансе никаких вопросов, когда она сообщила, что очень устала и хочет лечь спать пораньше.
Надо было собрать виноград до первых осенних дождей, поэтому по субботам и воскресеньям приходилось работать. Каждый день температура превышала тридцать градусов, и, как только автобус увозил Исабель в школу, Эсперанса быстро относила малышей в дом. Она наливала им в бутылочки молоко и, пока они играли, застилала постели. Потом, следуя указаниям Гортензии, начинала готовить обед перед тем, как приняться за стирку. Ее удивляло, до чего горяч и сух был воздух в этих краях: развешенное на веревке белье высыхало на солнце за несколько минут.
После обеда приходили Ирен и Мелина, и Эсперанса расстилала одеяло в тени. Ей нравилось общаться с Мелиной. В чем-то она оставалась маленькой девочкой: играла с Исабель и Сильвой, сплетничала с Эсперансой, как будто они были школьными подружками. А в чем-то — взрослой замужней женщиной с грудным ребенком, которая по вечерам любила вязать в обществе пожилых мексиканок.
— Ты умеешь вязать? — спросила Мелина.
— Немного, — ответила Эсперанса, вспоминая одеяло Абуэлиты. Она была слишком занята, чтобы достать и закончить его.
Мелина положила спящую малышку на одеяло и взяла свое вязание. Ирен тем временем разрезала на части пятидесятифунтовый мешок для муки, на котором были напечатаны крошечные цветочки, чтобы сшить из него платье.
Эсперанса пощекотала Пепе и Лупе, и они засмеялись.
— Они тебя обожают, — сказала Мелина. — Вчера они плакали, пока я смотрела за ними, когда ты подметала помост.
Это было правдой. Оба малыша улыбались, когда Эсперанса входила в комнату, и тянулись к ней, особенно Пепе. У Лупе был хороший характер, и она меньше просила, но Эсперанса знала, что за ней надо внимательно следить, потому что малышка часто пыталась куда-нибудь уползти. Стоило на минуту отвернуться — и Лупе приходилось искать.
Эсперанса погладила Лупе и Пепе по спинкам, надеясь, что они скоро уснут, но малыши были непоседливы и не могли успокоиться, даже получив свои бутылочки. В тот день небо выглядело необычно: оно было желтого оттенка, и в нем было так много статического электричества, что волосы детей стояли дыбом.
— Сегодня день забастовки, — сказала Мелина. — Я слышала, что они собирались объявить ее рано утром.
— Вчера за ужином все только об этом и говорили, — подтвердила Эсперанса. — Альфонсо сказал, что все в нашем лагере решили продолжать работу. Он гордится, что мы не будем бастовать.
Ирен покачала головой, не отрываясь от шитья:
— У многих мексиканцев до сих пор революция в крови. Я сочувствую тем, кто участвует в забастовках, и сочувствую тем, кто хочет работать. Мы все хотим одного и того же — есть сами и кормить своих детей.
Эсперанса кивнула. Она подумала, что раз им с мамой нужно привезти сюда Абуэлиту, они не могут позволить себе участвовать в забастовке. Ведь они так отчаянно нуждаются в деньгах и в крыше над головой. Ее волновало услышанное: если они не выйдут на работу, на их место возьмут людей из Оклахомы. И куда им тогда деваться?
Внезапно ветер вырвал мешок из рук Ирен и унес в поля. Малыши испуганно сели. Другой горячий порыв ветра обрушился на них и умчался. Края одеяла вздулись, Лупе захныкала и потянулась к Эсперансе.
Ирен встала и показала на восток. Небо, затянутое желтыми облаками, потемнело. Ветер гнал к ним перекати-поле. За горами росло что-то странное мутно-коричневого цвета.
—
Они схватили малышей и побежали в дом. Ирен закрыла дверь и бросилась закрывать окна.
— Что происходит? — спросила Эсперанса.
— Пыльная буря. Ты такого еще никогда не видела, — сказала Мелина. — Они ужасны.
— А как же мама и Гортензия, как же остальные? Альфонсо и Мигель… они ведь на виноградниках!
