– Чему равен натуральный логарифм двойки?
– Ноль запятая шесть девять три один, как ты сказал, хотя я почти не пользуюсь четырехзначными таблицами. А в чем, собственно, дело?
– Логарифм четырехзначный потому, что она мне его таким дала. Ты помнишь, что она сказала перед тем, как я продиктовал тебе это число?
– Чего? Кто?
– Мейбл. Доктор Мейбл Лихтенштейн. Что она сказала?
– Никто ничего не говорил.
– Том, сенильный ты мой симбиот, она сказала мне, что я должен делать, в частности, диктовать тебе числа. Сказала она мне это чистым, пронзительным сопрано. Ты ее слышал?
– Нет.
– В таком случае, тебя не было в этой комнате. Тебя не было нигде в пределах слышимости, несмотря даже на то, что я готов был поклясться на Библии, что они пристроили тебя рядом со мной. Я точно знал, что рядом. Но в действительности тебя не было. Значит, это телепатия.
Все это меня ошарашило. Я не ощущал в себе телепатических способностей. Вот голод – его я ощущал.
– Согласен и с тем, и с другим, – поддержал меня Пэт, – так что давай сойдем у Беркли и перехватим по бутерброду.
Я последовал за ним, чувствуя себя уже не таким голодным и еще более ошарашенным. Пэт ответил на то, что я не решился произнести вслух.
Глава 3
Проект Лебенсраум
Хотя меня и просили не торопиться и подробно описать, как все было, сделать этого я не могу. Несколько дней у меня не было ни минуты, чтобы продолжить эти записи и, кроме того, если бы мне даже не нужно было работать, все равно рассказать «все» я бы не смог, так как, чтобы записать все, что случилось за день, надо больше одного дня. И чем больше стараешься, тем сильнее отстаешь. Так что я и стараться не буду, а просто пройдусь по самым заметным эпизодам.
Вообще, суть проекта Лебенсраум знакома каждому. Мы не стали рассказывать маме и отцу про тот первый день. Нельзя подвергать родителей такому сильному испытанию, они обязательно станут волноваться и начнут навязывать свою волю. Мы просто сказали им, что тесты продолжатся и завтра, а также, что результатов нам не сообщили.
Казалось, доктор Арно ничуть не удивилась, когда мы ей сказали, что все знаем, и даже тогда, когда я выпалил, что мы думали, что жульничаем, но, видимо, все было наоборот. Она только кивнула и сказала, что так было надо – создать у нас впечатление, что все, как обычно, хотя при этом все, и они и мы, немного хитрили.
– Видите ли, у меня были ваши личностные характеристики; они подсказывали мне, как себя вести с вами, – добавила она, – к истине в психологии иногда приходится идти кружным путем.
– А сегодня мы попробуем прямой путь, – продолжала доктор Арно. – Мы посадим вас спиной к спине, но настолько близко, чтобы вы беспрепятственно могли друг друга слышать. Однако я буду использовать звукопоглощающий экран, чтобы время от времени частично или полностью разделять вас, не предупреждая об этом.
На этот раз все было гораздо труднее. Конечно, мы старались изо всех сил и, конечно же, у нас не получалось. Но доктор Арно была само терпение, и доктор Лихтенштейн-Пэтова – «Доктор Мэйбл» – тоже. Она хотела, чтобы ее называли «доктор Мэйбл», и была она низенькой толстушкой, помладше, чем доктор Арно, и хорошенькой, насколько это возможно для девушки, пухлой, как подушка. Это уже позднее мы узнали, что она – руководитель исследовательской группы и мировая знаменитость. «Смешливая толстенькая девочка», – это была такая роль, чтобы обычные – вроде нас с Пэтом – люди чувствовали себя раскованнее. Думаю, это еще одно свидетельство тому, ВРН не надо обращать большого внимания на внешний вид, и есть смысл читать, что там на ней напечатано мелким шрифтом.
Итак, Мэйбл хихикала, а доктор Арно хранила серьезный вид так, что мы не могли понять, читаем мы мысли или нет. Я слышал шепот Пэта – они сказали нам, чтобы мы продолжали перешептываться – а он слышал мой; иногда шепот стихал. Я был уверен, что у нас ничего не получается – я имею в виду телепатию – ведь все происходило точно так же, как в школе, когда мы с Пэтом потихоньку перешептывались, чтобы нас никто не слышал. В конце концов Мэйбл опять глуповато хихикнула и сказала:
– Думаю, на сегодня хватит. Не правда ли, доктор?
Доктор Арно согласилась, после чего мы с Пэтом сели и посмотрели друг на друга. Я сказал:
– Пожалуй, вчера это получилось как-то случайно. Вероятно, мы вас разочаровали.
У доктора Мэйбл был вид удивленного котенка. Доктор Арно очень серьезно ответила:
– Не знаю, чего вы ожидали, Том, но в течение последнего часа вы и ваш брат не имели возможности слышать друг друга каждый второй тест.
– Но я же слышал его!
– Конечно же слышали. Но не ушами. Мы записывали все, что говорилось по каждую сторону от звуконепроницаемого барьера. Пожалуй, нам стоит прокрутить часть этой записи.
Доктор Мэйбл опять хихикнула.
– Хорошая мысль, – сказала она. Так они и сделали. Запись началась с наших четырех голосов, когда они объясняли, что от нас требуется, затем шептали только мы с Пэтом, читая друг другу куски из «Комедии ошибок». Видимо, они использовали направленные на нас параболические микрофоны, так как шепот наш звучал, словно ураган. Шепот Пэта понемногу стих. Но мой продолжал звучать… один в гробовой тишине.
Мы подписали контракт с Фондом, и отец, после некоторого спора, заверил его своей подписью. Он считал, что все это чтение мыслей – чушь собачья, и мы с ним на эту тему не спорили. Главным доводом было то, что с деньгами у нас было так же плохо, как и всегда, а здесь нам платили лучше, чем на любой другой летней работе, какую мы только могли себе найти; платили вполне прилично, чтобы мы смогли потом поступить в колледж, если даже нам не дадут стипендии.
Но в самом конце лета они объяснили нам, что связывает «Генетические исследования» и «Проект Лебенсраум». Это уже была лошадка другой масти – совершенно черная, с точки зрения наших родителей.
Уже задолго до этого мы с Пэтом могли общаться при помощи телепатии так же свободно, как говорить, и так же разборчиво, безо всякой подготовки и на любом расстоянии. Видимо, мы занимались этим уже многие годы, сами того не зная. Доктор Арно как-то записала, нас о том не предупреждая, одно из наших перешептываний (когда мы не пытались перешептываться, а просто имели сугубо приватную беседу) и доказала нам, что ни один из нас не мог разобрать этот записанный шепот, когда он воспроизводился достаточно тихо, чтобы не было слышно окружающим.
Она объяснила нам, что теоретически возможно, что каждый является потенциальным телепатом, но продемонстрировать это оказалось крайне трудно, за исключением идентичных близнецов – да и то в десяти процентах случаев.
– Мы не знаем, почему так получается: но давайте предположим нечто аналогичное настройке радиоприемника на нужную станцию.
– Волны мозга? – спросил я.
– Не надо заводить аналогию слишком далеко. Это ни в коем случае не те волны мозга, которые мы записываем на энцефалографе, иначе мы давным-давно запустили бы в серийное производство телепатическое оборудование. И мозг человека не является радиостанцией. Но чем бы это ни было, у двух человеческих особей, развившихся из одной яйцеклетки, шансов быть взаимно «настроенным» несравненно больше, чем у них. Я не могу читать ваши мысли, а вы – мои, вероятно, это никогда не будет возможным. Во всей истории психологии известно всего несколько случаев, когда человек был способен «настраиваться» на
