— Я думал, ты знаешь самого Ральфа.
— Немного. Он один из моих внуков.
— Приятно слышать. Выглядит он намного старше тебя.
— Ральф решил, что ему больше всего приличествует внешность сорокалетнего, вот и все. Его отец был двадцать седьмым моим ребенком. Ральф должен быть — дай-ка я подсчитаю — о, по крайней мере на восемьдесят или девяносто лет моложе меня. Но, несмотря на это, он старше многих моих детей.
— Ты много сделала для Семей, Мэри.
— Они для меня тоже. Мне нравилось растить детей и полностью использовать все преимущества своих тридцати лет. Я имела все, что только могла бы пожелать. — Она снова вздрогнула. — Я знаю, почему я так боюсь, — я очень люблю жизнь!
— Постой! Я думал, что мой ободряющий пример и мальчишеское зубоскальство излечат тебя от подобного уныния.
— Ну… в чем-то ты мне, несомненно, помог…
— М-м-м… послушай, Мэри. А почему бы тебе не выйти замуж еще раз? И не завести новых сорванцов? Тогда у тебя не будет времени для страхов.
— Что?! Это в мои-то годы? Лазарус, да ты просто шутник!
— А что тут такого? Ты ведь моложе меня.
Она некоторое время изучающе смотрела на него.
— Лазарус, ты что, делаешь мне предложение? В таком случае попрошу выражаться яснее.
Он взволнованно вздохнул:
— Подожди, не нужно спешить. Я ведь говорил так, в общем. Я не гожусь для семейной жизни. В самом деле, всякий раз, когда я женюсь, жена буквально заболевает от отчаяния, потому что я вечно где-то скитаюсь. Нет, я совсем не то хотел сказать… Ну, я имею в виду, ты очень хорошенькая и все такое… любой мужчина с радостью…
Она остановила его, подойдя к нему и прикрыв ему губы своей ладонью. Лукаво улыбаясь, она сказала:
— Я вовсе не хотела смущать тебя, кузен. Впрочем, может быть, и хотела — мужчины становятся такими забавными, когда подозревают, что их пытаются заманить в сети.
— Ну ладно, — хмуро буркнул он.
— Забудь об этом, дорогой. Лучше скажи мне, какой план они, по-твоему, изберут?
— На этой сходке?
— Да.
— Конечно же, никакой. Они не придут ни к какому решению. Мэри, комитет — это единственная известная форма жизни с сотней желудков и без малейшего намека на мозг. В конце концов кто-нибудь, у кого есть своя голова на плечах, заставит их принять его план. Правда, вот не могу сказать, каким он будет.
— А какой образ действий ты бы сам предпочел?
— Я? Никакой. Мэри, если мне за предыдущую пару веков и довелось твердо узнать что-то, то это следующее: ничто не вечно под луною. Войны и депрессии, Пророки и Общественные Договоры — все проходит. Вся загвоздка в том, чтобы пережить их.
Она задумчиво кивнула:
— Ты, пожалуй, прав.
— Конечно, я прав. Только через сто лет начинаешь понимать, какая чудная штука — жизнь. — Он встал, потянулся. — А теперь юноша был бы не прочь чуток вздремнуть.
— Я тоже.
Квартира Мэри находилась на последнем этаже. При желании потолок можно было сделать прозрачным. Мэри отключила его непроницаемость, убрала освещение, и теперь они сидели в темноте, созерцая панораму звездного неба. От него их отделял только тонкий слой невидимого пластика. Потягиваясь, Лазарус поднял голову, и взгляд его задержался на любимом созвездии.
— Странно, — удивился он, — такое впечатление, что в созвездии Ориона появилась четвертая крупная звезда.
Мэри взглянула вверх:
— Это, наверное, звездолет Второй Экспедиции к Центавру. Посмотри, движется он или нет?
— Трудно сказать без инструментов.
— Пожалуй, да, — согласилась она. — Правильно сделали, что построили его в космосе.
— А иначе его было и не создать. Он слишком велик для Земли. Мэри, я могу расположиться прямо здесь? Или у тебя приготовлена другая комната?
— Твоя комната — вторая слева. Позови меня, если что-нибудь понадобится. — Она приблизила к нему лицо и поцеловала его в щеку. — Доброй ночи!
Лазарус направился в свою комнату.
На следующее утро Мэри Сперлинг проснулась в обычное время. Она встала, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Лазаруса. Скользнув в туалетную комнату, она стала приводить себя в порядок: приняла душ, растерлась, сделала массаж и выпила тонизирующую таблетку, чтобы скомпенсировать короткий отдых. Завтрак был умеренным — она не могла позволить себе излишеств. Взбодрившись и перекусив, Мэри занялась прослушиванием вчерашних вызовов, поступивших в ее отсутствие. Она прокрутила несколько малозначительных сообщений, даже не пытаясь в них вникнуть, как вдруг узнала голос Борка Вэннинга.
— Хэлло! — прозвучало из аппарата. — Мэри, это Борк. Звонил тебе в двадцать один час. Я зайду завтра, часов в десять утра. Мы сходим искупаемся и позавтракаем где-нибудь. Если ты, конечно, не против. Пока, дорогая! Мое почтение.
— Мое почтение, — машинально повторила она. Черт бы его побрал! Никак не может удовлетвориться моим отказом.
«Мэри, — сказала она себе, — ты теряешь форму! Ты в четыре раза старше, а все же до сих пор не поставила его на место!
Может быть, вызвать его и отказаться? Нет, слишком поздно. Он появится с минуты на минуту. А вот и он!»
2
Перед тем как лечь спать, Лазарус снял килт и швырнул его в шкаф… в котором невидимые силы вдруг подняли юбку, расправили и аккуратно повесили. «Здорово сделано», — отметил про себя Лазарус. Он оглядел себя и усмехнулся: килт скрывал бластер, висевший на одном бедре, и нож, укрепленный на другом. Он знал о существовании закона, запрещающего ношение личного оружия, но без него он чувствовал себя просто голым. Этот закон был предрассудком, плодом перестраховочного недомыслия — не было опасных предметов, были только опасные люди.
Выйдя из туалетной комнаты, он положил оружие так, чтобы оно было под рукой, и лег спать.
Проснулся он совершенно неожиданно, причем руки его уже сжимали бластер и нож… Потом он вспомнил, где находится, и решил выяснить, что же его разбудило.
Причиной оказался звук голосов, доносившихся из гостиной. «Просто плохая звукоизоляция, — решил Лазарус, — а Мэри, должно быть, отвечает на вызовы». Значит, и ему нечего валяться в постели. Он стряхнул с себя остатки сна, встал и направился в душ. Освежившись, он пристегнул своих верных помощников и отправился разыскивать хозяйку дома.
Дверь гостиной бесшумно распахнулась, и голоса стали громче. Разговор, похоже, был интересным. Гостиная имела Г-образную форму, и присутствие Лазаруса оставалось незамеченным. Он затаился под дверью и стал подслушивать. Стыда он не испытывал — вовремя подслушанный разговор не единожды спасал ему жизнь. Лазарусу даже нравилось это занятие.
Мужчина убеждал:
