«Интересно, — подумал он, — почему это джокайрийцы совершенно не интересуются земной технологией, которую им предлагают в обмен?»
Наконец завывание прекратилось и Лазарус отключился от своих раздумий. Принесли пищу. Семья Криила приступила к еде с теми же энтузиазмом и энергией, которые сопутствовали всем их делам. «Достоинства, — решил Лазарус, — вот чего им не хватает». Огромная чаша, до краев заполненная какой- то аморфной жижей, была поставлена перед Криилом Сарлуу. С дюжину Криилов тут же столпились вокруг нее и начали черпать еду руками, не обращая внимания на своего вождя. Но Сарлуу оплеухами расчистил себе дорогу к чаше и запустил в нее руку. Он выгреб целую пригоршню массы, ладонями скатал из нее шарик и протянул его Лазарусу.
Лазарус по натуре не был брезглив, но ему пришлось напомнить себе, во-первых, что пища джокайрийцев годилась и для людей и, во-вторых, что он не узнает от них ничего интересного до тех пор, пока не заставит себя проглотить предложенное «лакомство».
Он откусил большой кусок. М-м-м… не так уж и плохо, скорее безвкусно и клейко, без определенного запаха. Приятного мало, но проглотить можно. С мрачной решимостью не уронить достоинства человеческой расы Лазарус продолжал есть, пообещав себе закусить по-настоящему по возвращении домой.
Когда он почувствовал, что очередной кусок приведет к непоправимому несчастью с желудком и к дипломатическому конфузу, он вдруг сообразил, как ему выкрутиться. Опустив руку в общий котел, он набрал большую пригоршню массы, скатал шар и предложил его Сарлуу.
Это было сделано по наитию; теперь до самого конца трапезы Лазарус неустанно кормил Сарлуу. Прожорливости хозяина оставалось только удивляться.
После еды они заснули. Лазарус улегся со всей семьей. Спать все гурьбой завалились там же, где и ели, без всяких кроватей — просто рухнули вповалку на пол, словно палые листья на дорожке или щенки в питомнике. К своему удивлению, Лазарус спал очень крепко и не проснулся до тех пор, пока на лице его не заплясали солнечные блики. Сарлуу еще спал и совсем по-человечески храпел. Лазарус обнаружил, что один из маленьких джокайрийцев клубочком свернулся рядом, доверчиво положив ему голову на живот.
Он услышал шорох у себя за спиной, потом кто-то дотронулся до его бедра. Он осторожно обернулся и увидел, что другой джокайреныш — малыш по земным меркам лет шести — вытащил его бластер из кобуры и теперь с любопытством рассматривал прицел.
Быстро, но осторожно Лазарус отобрал смертоносную игрушку у малыша, который неохотно расстался с ней. Осмотрев оружие, Лазарус с облегчением убедился, что защелка предохранителя опущена, и вернул бластер в кобуру. Тут он заметил, что малыш собирается заплакать.
— Т-ш-ш, — прошептал Лазарус, — а то еще разбудишь своего папашу. Иди сюда… — Он взял ребенка на руки и стал баюкать его. Джокайреныш прижался к нему, закрыл глазенки и почти сразу же уснул.
Лазарус взглянул на спящего малыша.
— Ты довольно симпатичный бесенок, — добродушно пробормотал он. — Я вполне мог бы привязаться к тебе. Вот только к вашему запаху мне никак не привыкнуть…
Некоторые эпизоды взаимоотношений двух рас были бы даже забавны, если бы не таили в себе потенциальную угрозу, как, например, случай с Хьюбертом, сынишкой Элеонор Джонсон. Этот незадачливый карапуз отличался неуемным любопытством. Однажды он наблюдал за двумя техниками, землянином и джокайрийцем, которые приспосабливали источник питания местного производства под нужды земного оборудования. Ребенок, по-видимому, забавлял джокайрийца, и он, в порыве дружеского расположения, подхватил малыша.
Хьюберт ударился в рев.
Мать, которая всегда старалась находиться где-нибудь неподалеку от своего чада, тут же бросилась на выручку. Намерения у нее были самые кровожадные, но, к счастью, сказалась нехватка сил и навыков; высокий абориген остался цел и невредим, но ситуация сложилась крайне щекотливая.
Администратору Форду и Оливеру Джонсону стоило огромных усилий объяснить суть случившегося обескураженным джокайрийцам. К счастью, туземцы скорее были огорчены, нежели жаждали мщения.
Затем Форд вызвал Элеонор Джонсон.
— По вашей милости вся колония была поставлена под удар…
— Но я…
— Тихо! Если бы вы сами не избаловали своего сына, он вел бы себя как следует. Если бы вы не были глупой гусыней, вы бы догадались, что руки надо держать при себе, а не распускать их. Мальчик посещает занятия по развитию, и вы просто не имеете права держать его постоянно у своей юбки. Запомните: если с вашей стороны еще хоть раз будут замечены малейшие признаки враждебности по отношению к местному населению, я подвергну вас нескольким годам принудительного анабиоза. А теперь убирайтесь!
Почти столь же сурово Форду пришлось обойтись и с Дженис Шмидт. Интерес, который джокайрийцы проявили к Хэнсу Везерэлу, вскоре распространился и на всех остальных телепатов — уродов. Аборигены, похоже, впадали в состояние просто-таки тихого экстаза от того, что кто-то может общаться с ними непосредственно. Криил Сарлуу довел до сведения Форда, что он очень хотел бы поместить телепатов в пустующем здании бывшего храма, отдельно от других дефективных, чтобы джокайрийцы получили возможность ухаживать за ними. Просьба более походила на требование.
Дженис Шмидт с трудом поддалась на настоятельные уговоры Форда пойти в этом вопросе навстречу джокайрийцам. Свою настойчивость он мотивировал тем, что они очень много сделали для землян. И вскоре джокайрийские сиделки приступили к своим обязанностям под ревнивым присмотром Дженис.
Оказалось, что у телепатов, умственное развитие которых хоть немного превосходило полуидиотизм Хэнса Везерэла, быстро начинают развиваться острые и тяжелые психозы, связанные с присутствием джокайрийских сиделок.
Форду пришлось расхлебывать и это. Дженис Шмидт была куда более энергичной и здравомыслящей особой, чем Элеонор Джонсон. Чтобы сохранить мир и покой, Форд был вынужден пригрозить Дженис, что ее могут вообще отстранить от ухода за ее возлюбленными «детками». Криил Сарлуу, глубоко огорченный и, можно сказать, потрясенный до глубины души, согласился на компромисс, в результате которого присмотр за уродами с более высоким уровнем развития продолжали осуществлять люди, а джокайрийцы стали ухаживать только за законченными кретинами.
Но самые большие затруднения были вызваны… фамилиями.
У каждого джокайрийца были имя и фамилия. Фамилий было немного, как и у членов Семей. Фамилия аборигена указывала одновременно и его принадлежность к определенному племени, и на храм, который он посещал.
Криил Сарлуу как-то затронул этот вопрос в разговоре с Фордом.
— Верховный Отец Странных Братьев, — обратился он. — Настало время тебе и твоим детям выбрать фамилии. — Естественно, Сарлуу говорил на родном языке, поэтому при переводе некоторые понятия теряли свою адекватность вкладываемому в них смыслу.
Форд уже привык к особенностям общения с джокайрийцами.
— Сарлуу, брат и друг, — ответил он, — я слышу твои слова, но не понимаю. Говори, прошу тебя, более полно.
Сарлуу начал заново:
— Странный Брат, времена года приходят и уходят, но рано или поздно наступает сезон созревания. Боги говорят нам, что вы, Странные Братья, в своем развитии достигли момента, когда вам пристало выбрать себе племя и храм. Я пришел к тебе с тем, чтобы договориться о приготовлениях (церемониях), на которых каждый из вас выберет себе фамилию. Я передаю тебе все это от имени богов. А от себя позволь добавить, что я буду счастлив, если ты, брат мой Форд, предпочтешь для себя храм Криила.
Форд некоторое время молчал, напряженно пытаясь вникнуть в смысл услышанного.
— Я счастлив взаимно, что ты предлагаешь мне свою фамилию. Но у моих людей уже есть их собственные фамилии.
Сарлуу отверг этот довод, чмокнув губами.
— Их нынешние фамилии — пустые слова и ничего более. А теперь они должны выбрать для себя
