Она заколебалась.
— То есть? (Трудно определить, когда следует задать вопрос, а когда промолчать и послушать Джо.)
Он улыбнулся.
— Для соблазна глаз. Как будто ты плывешь. Ныряешь на самое дно, изогнув спину, волосы распущены, ноги вытянуты — красиво. Но даже если бы у меня была проволока, я не смог бы… Волосы, груди, ягодицы — все будет провисать.
— Мои груди не свисают!
— Остынь, Юнис. У тебя красивые груди, и ты знаешь, что я это знаю. Но жировая прослойка под кожей всегда чуть провисает, и художник это видит. Все видят, но не понимают. Что-то не то. Не знаю почему. Иллюзии не возникает. Это должно быть настоящее ныряние. Иначе же это будет подделка. Плохое искусство. Ремесленничество. Халтура.
— Хорошо, — сказала она задумчиво, — если ты раздобудешь лестницу и положишь на пол матрас, я думаю, что смогла бы нырнуть, свернуться внизу в клубок и не ушибиться.
— Ни за что! Сломаешь такую красивую шейку! Прыгай вверх, а не вниз.
— Как?
— Я сказал, фон — кверху дном. Поэтому прыгай прямо вверх, как будто ставишь блок в волейболе, а я сниму тебя стереоаппаратом. Экспозиция — тысячная доля секунды. Сниму шесть, семь, восемь, девять раз, пока не получится. Затем перевернем фото — и вот вам — красавица русалка ныряет на дно морское.
— Ясно. Я такая глупая.
— Не глупая, просто ты не художник. — Он снова заулыбался, она молчала. — Слишком много для одного раза. Завтра нарисую фон. Сегодня раскрашу для тренировки. Затем попробуем сделать несколько стереоснимков на любом фоне. Ложимся рано. Рано встаем. Буду раскрашивать тебя для босса.
— Отлично, — согласилась она. — Но зачем раскрашивать меня дважды, дорогой? Если я должна быть завтра русалкой, то я могу лечь одна, тогда раскраска сильно не пострадает. Утром ты смог бы ее подправить, если что не так. И не надо будет рано вставать.
Он помотал головой.
— Для босса я буду раскрашивать тебя по-другому. Да и в любом случае, я не допущу, чтобы ты спала в краске.
— С моей кожей ничего не случится.
— Нет, дорогая. С твоей кожей ничего не случится, потому что я раскрашиваю тебя не часто, не сильно и не оставляю краску надолго — всегда проверяю, всю ли краску ты смыла и затем смазываю тебя. Но ты знаешь, и я знаю, и все знают, что бывает с девушками, которые слишком сильно красятся. Прыщики, угри, зуд, крапивница — ужас! Конечно, мы будем раскрашивать тебя для босса с ног до головы — но не очень часто. И будем отмывать тебя дочиста, как только ты придешь домой. Это обязательно.
— Хорошо, сэр.
— Так что отскребай старую краску, а я пока разогрею пиццу.
Через несколько минут она выключила душ и спросила из ванны:
— Что ты сказал?
— Забыл. Большой Сэм остановился неподалеку. Пицца готова.
— Отрежь мне кусочек, будь дорогушей. Что он хотел? Денег?
— Нет. Приглашает нас. В воскресенье. Целый день медитация. У Гиги.
Она вошла в комнату, все еще обтираясь полотенцем.
— Целый день? Только мы четверо? Или вся его банда?
— Ни то ни другое. Будет семеро.
— Дорогой, — вздохнула она, — я не возражаю, когда ты одалживаешь ему пять долларов, которые ты никогда больше не увидишь. Но Большой Сэм не шишка, он всего лишь мелюзга.
— Большой Сэм и Гиги делят все, что у них есть, Юнис.
— Теоретически все это так. Но самый верный способ разбить этот круг — не входить в него. Особенно — в круг из семи. Ты уже обещал прийти? Впрочем, я могу стиснуть зубы и улыбнуться, если ты считаешь, что я должна это делать.
— Нет. Я сказал ему, что спрошу у тебя и дам ему знать завтра.
— И что ты хочешь, чтобы я ответила, дорогой?
— Я скажу, что мы не придем.
— Дорогой, мне кажется, ты не ответил на мой вопрос. Есть какая-нибудь особая причина, чтобы мы пришли? Может быть, там будет какой-нибудь критик? Или дилер? Если ты хочешь пойти туда из-за Гиги, то почему бы тебе не попросить ее попозировать в дневное время, когда я на работе? Она сразу же прибежит, виляя хвостом — видела я, как она на тебя смотрела.
Джо покачал головой и усмехнулся.
— Нет, поверь мне, дева… я не дал окончательного ответа на приглашение Большого Сэма, потому что так и думал, что ты не захочешь пойти. Я тоже не в восторге от Большого Сэма — у него плохая аура.
— Ну, слава Богу! Впрочем, мне там лишь один раз было скучно. Я люблю наблюдать за людьми.
— Хватай пиццу, взбирайся на трон. Разрисую тебе ноги, пока ты ешь.
— Да, дорогой.
Она взобралась на кресло для модели, держа пиццу в обеих руках. Затем последовало длительное молчание, прерываемое лишь чмоканием и грязными ругательствами, которые разделяли периоды его довольства-раздражения. Никто из них не замечал этих звуков: Джо Бранка с головой ушел в эйфорию творчества, Юнис же была поглощена ощущением того, что ее лелеют.
Наконец он сказал: «Спускайся» и подал ей руку.
— Можно посмотреть?
— Нет. Сперва раскрашу ребра и соски. Нет, не поднимай пока руки. Хочу хорошенько их изучить.
— Как будто ты и так не знаешь каждую складку на них.
— Замолкни. Хочу обдумать, как раскрасить их завтра. Наконец он сказал:
— Я все думал, не слишком ли шокирует босса твое появление в одной нейлоновой набедренной повязке? Теперь я знаю, что надо делать.
— И что же?
— Я нарисую тебе бюстгальтер.
— Но не испортит ли он картину, дорогой? Русалки ведь не носят бюстгальтеров.
— Думал над этим. Рыхлая эмфаза. Сделаю его из морских раковин. Знаешь, из таких плоско изогнутых, слегка шершавых.
— Извини, дорогой, но я не знаю. В Айове не так уж много морских раковин.
— Не важно. Морские раковины подчеркнут эмфазу, все символы будут к месту.
— Он усмехнулся. — Хорошенькая моя, я нарисую бюстгальтер из морских раковин так, чтобы босс не мог понять, настоящий он или нарисованный. Он проведет весь день, размышляя над этим. Если он сломается и спросит, значит, я победил.
Она счастливо рассмеялась:
— Джо, ты гений!
Глава 4
Когда доктор Бойл вышел из операционной, мистер Саломон встал ему навстречу.
— Доктор!
Бойл слегка замедлил нетерпеливые шаги.
— А, снова вы. Идите к черту!
— Непременно. Но подождите минутку, доктор.
