завести с ней разговор, но это не удалось. Вдруг она вспрыгнула на край ванны, в которой я находилась, схватила меня за горло и попыталась столкнуть меня под воду. Мне в горло попало мыло, и ее хватка была совсем слабой. Я ухватила ее запястья и столкнула с бортика ванной. Я спросила, зачем она все это сделала? Она сказала, что хотела посмотреть на меня под водой. Она еще некоторое время постояла, наблюдая за мной, а потом ушла».
«Когда я вышла из ванной, она была в другой комнате. Свет не был включен, и она сидела в темноте. Я не стала туда входить, но прислушивалась как можно внимательнее. Через некоторое время я услышала плач. Что вызвало се слезы, я не знала и, поскольку плачь не прекращался, я пошла проверить, чем она занимается. Она разорвала в клочья книгу «Функции оргазма» доктора Вильгельма Райха и собиралась сделать то же самое с другим экземпляром, когда я его отобрала. Она уже была в халате и стала прохаживаться по темной комнате».
«Когда я опять навестила ее, она влезла в стенной шкаф и пребывала там в кататоническом состоянии, из ее руки выпала сигарета. Через десять минут, на протяжении которых она неподвижно стояла в шкафу, я позвонила доктору Райху и спросила его, как мне быть. Он велел, чтобы я положила ее и дала ей телефонную трубку, чтобы он мог поговорить с ней. Я взяла ее за руку и опустила вниз. Она легко осела в моих руках. Но когда я попыталась перенести ее к телефону, она начала биться и попросила, чтобы я оставила ее лежать. Я оставила ее в покое. Она поправила халат и села, чтобы поговорить с доктором Райхом по телефону. Я оставила ее одну и прошла в другую комнату».
«Доктор Райх сказал мне, чтобы я дала ей две таблетки снотворного и уложила в кровать. Но поговорив по телефону, она почувствовала себя гораздо лучше и захотела посетить одну свою замужнюю подругу, с которой собиралась встретиться. Мы обе отправились туда и провели там весь вечер. Когда около двух часов ночи мы вернулись домой, она приняла две таблетки снотворного и улеглась в кровать».
«Она проспала все воскресенье и отказывалась встать, чтобы поесть или сделать что-нибудь еще. В понедельник утром она, наконец, встала, но на работу в тот день так и не пошла».
Через несколько часов после того, как я получил это письмо, пациентка позвонила мне. Она хотела «что-то сделать, но не могла мне сказать, что именно…». Я знал, что она в достаточно хорошем состоянии, и не стала бы предпринимать ничего ужасного. Я понимал, что прорвались глубинные шизоидные механизмы и продолжают прорываются, и что ее поступки вызваны именно этим, но кроме этого, я знал, что ее желание лечиться и доверие ко мне были достаточно сильными, чтобы удержать ее от опасных действий. Элемент взаимного доверия имел в наших отношениях огромный вес. Она продемонстрировала мне, что готова немедленно отправиться в клинику, как только потребуется; я должен был положиться на ее слово, если хотел продолжать лечить ее. Невозможно вернуть душевное равновесие шизофреника, если не поддерживать его благоразумие и не рассчитывать на него. Она знала, что я полагаюсь на нее, и это было самой сильной гарантией против реальной опасности. Дальнейшее развитие событий, как и окончательное выздоровление, подтвердили, что именно такой подход был абсолютно верным.
В полдень того дня позвонила ее родственница и сказала, что пациентка разделась, взобралась на высокий комод и стоит там, как статуя, заявив, что она божественная Изида. Кроме того, она соблазняла своего брата, после чего пыталась утопить его в ванной. Часом позже позвонил ее брат: она все так же неподвижно стояла там и явно не собиралась сдвинуться с места. Я уговаривал ее родственников сохранить трезвую голову; я сказал им, что она проходит через определенную эмоциональную ситуацию, при этом наиболее важно позволить ей оставаться вне клиники — если это вообще возможно, но они могут вызвать «скорую помощь», как только ситуация покажется им опасной. Им не пришлось вызывать «скорую помощь».
Еще я попросил их немедленно и в любое время звонить мне, как только появятся какие-то изменения. Звонков не было до следующего вечера. Пациентка вечером легла в постель в изможденном состоянии. Потом, до четырех часов дня, она не хотела вставать. Мать пыталась силой поднять ее из постели. Я сказал им, чтобы они позволили пациентке спать; очевидно, она была измождена и нуждалась в отдыхе после огромного напряжения, которое ей пришлось пережить.
Пациентка проспала почти
Из этой сессии было понятно, что после сильного приступа она одновременно переживала прояснение и находилась в непосредственной близи к кататоническому срыву. Прежде мне никогда не приходилось видеть такой ясности и здравого рассудка в паре с кататони-ческим состоянием. Обычно прояснение и здравомыслие появляются после того, как пациент выходит из кататонического ступора благодаря приступу бешенства. Здесь и в помине не было ярости и имела место явная борьба с неподвижностью. Что в конце концов победит? Я не знал, и никто не смог бы этого сказать.
Кататоническая неподвижность клиентки была очень устойчивой и возрастала по мере того, как усиливались попытки вступить в коммуникацию со мной, что-то сказать мне, рассказать о том, что с ней происходит. Она говорила очень четко, но чрезвычайно медленно, каждое слово давалось ей с огромным трудом. Лицо было похоже на маску, она совсем не могла пошевелить лицевой мускулатурой, но взгляд не был затуманен, напротив, он светился разумом и пониманием. Ее речь, хоть и замедленная, была ясной и артикулированной, логичной и четкой.
На протяжении почти трех часов она рассказывала мне, как недавно «полностью ушла в другой мир». «Силы» сумели втолкнуть ее туда против ее воли. В конце концов ей удалось вернуться обратно в этот мир. Но она все еще ощущает себя очень-очень далеко. У нее совсем нет контакта с вещами и людьми, все кажется отдаленным на большое расстояние. Она чувствует себя совершенно равнодушной ко всему — ей все равно, сколько сейчас времени, девять часов утра или девять вечера, смеются окружающие или плачут, нравится она им или нет. Она изо всех сил старалась приблизиться к людям и вернуть переживания, но не могла этого сделать.
Пациентка внимательно рассматривала солнечный блик на полу. Она знала, что это свет, но в то же время он выглядел в ее глазах странным, «чужим», будто это «что-то живое». Я понимал, что она ясно воспринимает эти впечатления, но в то же время не может установить контакт со своим восприятием.
Разница между внутренним состоянием пациентки до лечения и тем, которое имело место теперь, была в том, что прежде состояния прояснения чередовались со спутанностью сознания, теперь же она, впадая в смятение, четко понимала, что именно вызывает такое состояние. Это был большой шаг к выздоровлению. Такие инсайты в процессе лечения очень важны сами по себе. Они не только предупреждают о приближении кататонического ступора, но и обнаруживают важные функции самовосприятия и сознания как такового. Любой естествоиспытатель знает, какую решающую роль играют такие инсайты для перспективы понимания величайшей загадки всей естественной науки — функции само восприятия. И на протяжении всего эксперимента я чувствовал и действовал скорее как естествоиспытатель, нежели как психиатр. Я должен отметить, что только психиатрам с большим опытом работы, в совершенстве изучившим проблемы сознания, можно отважиться на исследование естественного функционирования человека. Но с другой стороны, нет сомнений в том, что такие рискованные исследования незаменимы, если медицина собирается овладеть обширной сферой эмоциональной чумы.
Пациентка отчетливо вспомнила, что хотела утопить брата и включить газ, но заявила, что «оно захотело сделать это», а она пыталась сопротивляться «этому», но неудачно. Поэтому она и хочет возвратиться в клинику. Было ясно, что если ей удастся сохранить прояснение, то психотическое состояние пройдет. Такое положение требовало, чтобы она не пыталась скрыться за стенами клиники.
В момент отступления кататонии она вспоминала только день, который провела, стоя, как божественная Изида, и не могла воспроизвести в памяти следующие два дня, когда она пролежала в постели. Она находилась в кататоническом состоянии два дня и совершенно не помнила их.
Я позволил говорить ей обо всем, о чем она захочет. Она вновь и вновь по-разному описывала отчужденность мира. В конце сессии я предложил ей лечь в оргонный аккумулятор. После 20 минут процедуры ее движения лишились замедленности, и она ушла от меня в хорошем состоянии. Первая ощутимая победа над кататоническим срывом была одержана.
На следующий день пациентка вернулась опять несколько заторможенной. Иррадиация в оргонном
