Анализ характера

вдоль вертикальной оси тела. Когда тело червя в результате оргонотических волнообразных возбуждений движется вперед, у нас возникает впечатление, что он «сознательно» и «по собственной воле» ползет к своей цели. Эмоциональную экспрессию червя можно было бы перевести на наш язык словами, которые означают «намерение» или «усилие воли». Если пережать тело червя посередине, создав таким образом панцирный блок оргонотическому возбуждению, единое движение вперед прекратится, а вместе с ним исчезнет и эмоциональное проявление «усилия воли» или «намерения», и появится иное движение. Например, задняя часть начнет извиваться из стороны в сторону, в то время, как передняя будет втягиваться. Прямое впечатление, которое создает такое движение, — боль или ярость: «Нет, не делайте этого, я этого не хочу». Не следует забывать, что мы имеем дело с впечатлением, то есть с интепретаци-ей, которая возникает у нас, когда мы наблюдаем за червем. Если бы кто-то пережал наш торс огромным пинцетом, мы неизбежно стали бы втягивать голову в плечи и «выражать протест», извиваясь из стороны в сторону тазом и ногами.

Эта интерпретация не означает, что мы приняли на себя роль объективистов, которые утверждают, что «воспринимают только свои ощущения и ничего больше», и что реальности, соответствующей нашим ощущениям, не существует. Реакции червя на пинцет сходны с нашими собственными реакциями в такой же ситуации, а боль и защита — подобные друг другу реакции. Эта функциональная идентичность человека и червя позволяет нам точно и объективно безошибочным образом «прочувствовать», что выражает корчащийся червь. Экспрессия червя представляет собой как раз то, что мы переживаем через идентификацию. Но мы не можем напрямую ощутить боль червя и его протест и воспринимаем эмоциональное проявление, которое подобно той, что возникла бы у нас самих в такой же ситуации. Из этого следует, что нам понятны выразительные движения и эмоциональная экспрессия другого живого организма, так как они идентичны нашим собственным эмоциям и эмоциям всего живого. Мы понимаем язык живого на основании функциональной идентичности биологических эмоций.

Если мы понимаем выраженное на биологическом языке экспрессии, мы накладываем на него «слова», то есть переводим на вербальный язык сознания. Но «нет! нет!» вербального языка не более соответствует экспрессивному языку живого, чем слово «кошка» реальному животному. Слово «кошка» и особая оргонотическая плазматическая система, которую мы видим перед собой, в реальности не имеют ничего общего. Просто, поскольку существует много терминов, применимых к феномену «кошка», то выбирается один из этих неточных расплывчатых терминов, обозначающих реальный феномен, движения, эмоций и т. д.

Все это напоминает естественную философию. Обыватель не расположен к естественной философии и будет склоняться к тому, чтобы отложить эту книгу, потому что, наверно, подумает, что она «не имеет отношения к суровой действительности». Это ошибочно. Мне хотелось бы подчеркнуть, насколько важно думать правильно, используя правильные слова и понятия. Можно заметить, что целый мир механистично думающих биологов, физиков, бактериологов и т. д., в последние десять лет, несмотря на открытие функционирования живого, на самом деле уверен, что движущееся по улице существо есть слово «кошка», а не сложный живой организм.

Вернемся к «нет-нет» нашего пациента. Разгадка такова: когда плазматическое течение не может пройти вдоль тела из-за поперечных блоков, преграждающих путь, развивающееся в результате этого поперечное движение на языке слов означает «Нет». Вербальное «Нет» соответствует выраженному «нет» на языке живого. Ничего удивительного, что «нет» выражается через отрицательное качание головы из стороны в сторону, а «да» — кивком. То «нет-нет», которое выражал наш пациент, покачивая тазом, не возникало до тех пор, пока не был пробит диафрагмальный блок. Это движение возникало вновь всякий раз, когда блок восстанавливался.

Данные факты имеют большое значение для понимания языка тела. Наш пациент, как правило, проявлял негативизм; его основной характерной установкой тоже было «нет». Он сильно страдал от этого, боролся с этой установкой, но безуспешно. Несмотря на сознательные и интеллектуальные попытки сказать «да», то есть проявить позитив, его характер постоянно выражал «нет». Это характерное «нет» было нетрудно понять, как с функциональной, так и с исторической точки зрения. Как и многим другим детям, его строгая мать ставила ему клизмы. Как и других детей, это очень пугало его и вызывало внутреннюю злость. И вот, чтобы подавить в себе эту злость и справиться с этой мукой, он «обуздал себя», подтянув тазовое дно, стеснив дыхание и, таким образом, сформировав телесную позу «нет-нет». Поскольку живое в нем хотело выразить «нет-нет» в ответ на нападение и не могло этого сделать, оно возвело незыблемый «рубеж» для сохранения его жизни: жизненная система стала выражать всем и вся «нет-нет». Хотя характерное «нет-нет» было весьма ощутимым симптомом, оно в то же время было еще и выражением злобного протеста, который изначально был рационально объясним. Но этот изначальный рациональный протест принял форму хронического панциря и был чрезвычайно устойчив и защищал от всего.

Я уже неоднократно упоминал, что травмирующее детское переживание может иметь эффект в реальной взрослой жизни человека, только если оно зафиксировано в устойчивом панцире. Исходно рациональное «нет-нет» со временем обернулось невротичным иррациональным «нет-нет». Это произошло из-за панциря, который, как мы увидели, выражал «нет-нет». Когда в процессе терапии панцирь разрушился, данная экспрессия ослабилась. Вместе с этим исторически значимая угроза действием, исходящая от матери, тоже утратила свое патогенное значение.

С точки зрения глубинной психологии, правильно было бы сказать, что в этом случае защитный аффект, то есть протест «нет-нет», был «подавлен». Из глубинной биологии, однако, следует, что это «нет» не подверглось сдерживанию, но организм не мог сказать «да». Позитивная установка самоотдачи возможна только тогда, когда организм функционирует как единое целое, а плазматические возбуждения с соответствующими эмоциями могут свободно охватывать все органы и ткани. Если сохраняется хоть один панцирный блок, проявление самоотдачи нарушается. Так, можно увидеть детей, неспособных полностью отдаться игре, не успевающих в школе подростков, взрослых, функционирующих как автомобили, в которых срабатывает аварийный тормоз. Своей деятельностью они создают впечатление лености, безалаберности или неприспособленности. Заблокированный индивид воспринимает себя как человека, «все усилия которого пропали даром». В переводе на наш выразительный язык живого это означает: организм всегда начинается с биологически правильного достижения, то есть со свободного течения и самоотдачи. Однако в процессе прохождения оргонотического волнения сквозь организм функционирование сдерживается, и, таким образом, выражение — «достижение, приносящее радость» — превращается в автоматическое — «Нет, я ничего не хочу». Это значит, что организм не отвечает за отсутствие достижений.

Данный процесс имеет огромное значение. Я выбрал клинические примеры, исходя из того, насколько они значимы с точки зрения сдерживания человеческого функционирования и насколько четкое они могут дать объяснение достаточно большому числу вызывающих сожаление социальных явлений, которые невозможно постичь, не опираясь на их биофизическую основу.

После этого длинного, но необходимого отступления давайте вернемся к пятому панцирному сегменту. В верхних сегментах было несложно разглядеть эмоциональное проявление. К примеру, «пустые» или «скучные» глаза выражаются сдерживанием глазных мускулов; скованный подбородок может выражать «подавленную злость»; «узел в груди» разрешается плачем или криком. Здесь, в четырех верхних сегментах, мы воспринимаем эмоциональное проявление напрямую, и язык тела легко переводится на язык слов. С диафрагмальным сегментом и его атрибутами гораздо сложнее. Когда этот сегмент разрушается, мы больше не способны перевести выразительный язык на вербальный. Выразительность, с которой мы имеем дело, приводит нас в еще не совсем понятые глубины функционирования живого. Мы сталкиваемся здесь с проблемой, каким образом человек, как животное, связан с примитивным животным царством и с космическим функционированием оргона.

Диафрагмальный сегмент панциря можно разбить, если неоднократно вызывать рвотный рефлекс, не прерывая при этом дыхания. Этот способ приносит успех, только если все верхние сегменты были разбиты и, таким образом, оргонотический поток свободно охватывает голову, шею и грудь.

Когда диафрагма приходит в свободное колебание, то есть когда появляется полное спонтанное дыхание, торс начинает «складываться» с каждым выдохом. При этом верхняя часть тела стремится к тазу, а верх брюшной полости оттягивается. Это картина оргастического рефлекса, которая впервые предстает перед нами, хотя он все еще страшит, поскольку таз по-прежнему не освобожден. Наклон торса вперед, в то время как голова отклоняется назад, немедленно приводит к явлениям