осень своей бурной политической карьеры, за которую он заработал репутацию переговорщика: враги сомневались в его принципиальности, друзья называли его оппортунистом.
Премьер-министр раздраженно тряхнул головой:
— Мы всегда стояли на принципиальной позиции — не допустить, чтобы иранцы могли самостоятельно производить уран, пригодный для использования в военных целях. К сожалению, они переступили черту, и назад дороги нет. Я еще не принял окончательного решения в отношении удара. Прежде всего я несу ответственность за благополучие людей. Но и рисковать, оставляя без внимания то, что может спровоцировать ядерную атаку нашей территории, я тоже не могу. Жаль, что мы плохо знаем их потенциальные возможности.
— Вы кое-что забываете, — вмешался Хирш. — Мы знаем об их возможностях: у них есть ядерная бомба, и они планируют ее сбросить.
Премьер-министр откинулся на спинку кресла и прикрыл лицо рукой. Наконец он громко выдохнул и встал.
— Однажды в нашей истории мы уже подарили врагу преимущество, когда он воспользовался нашими сомнениями. Повторить эту ошибку во второй раз мы не вправе. У вас есть двадцать четыре часа на разработку плана операции. Я свяжусь с американцами — посмотрим, что удастся сделать, чтобы получить разрешение на использование иракского воздушного пространства. — Он посмотрел на Ганца. — А в остальном, да поможет мне Бог.
Один за другим присутствующие медленно поднимались из-за стола. Цви Хирш зааплодировал первый. Остальные присоединились к нему. Затем со словами «Да здравствует Израиль!» они по очереди пожали руку премьер-министру.
43
Фон Даникен и дома не мог уснуть. Лежа в постели, он смотрел в потолок и слушал привычные звуки ночи, отбивающей уходящие часы. В полночь он услышал, как выключился обогреватель. Старый деревянный дом дрожал, с жалобным постаныванием отдавая улице через щели накопленное тепло. В два часа по мосту Румвег прошел ночной товарняк. От дома до железной дороги пять километров, но воздух был таким неподвижным, что при желании можно было бы сосчитать, сколько в составе вагонов.
Дрон.
Он понял, что это дело станет в его карьере определяющим. Подобное редко происходит в маленькой, уютной Швейцарии, и мысль о причастности к событиям такого масштаба наполняла его гордостью. Фон Даникен представил летящий в небе беспилотный самолет с гондолой, полной пластиковой взрывчатки. Где его цель? Террорист Гассан сказал, что Китаб хочет сбить самолет, но сейчас, в кромешной тьме, лежа на постели, фон Даникен видел и десятки других возможностей: от плотины в Альпах до атомной электростанции в Госгене. Такой дрон мог пролететь где угодно.
В его воображении белый беспилотный самолет увеличился в размерах и изменил форму, превратившись из дрона, начиненного двадцатью килограммами пластида, в самолет авиакомпании «Алиталия» с сорока пассажирами и шестью членами экипажа на борту, следующий рейсом Милан — Цюрих. Среди пассажиров — его жена, его нерожденный ребенок и его трехлетняя дочь. Во сне он знал, что спит, но это ничего не меняло. С ужасом он видел, как самолет, прорезав облака, выпускает из фюзеляжа шасси. Стоял не февраль, а ноябрь. Ночь, очень похожая на сегодняшнюю. Заморозки. Гололед. Туман.
Фон Даникену снилось, что он стоит в кабине пилота, отчитывая капитана, который не имел права лететь в таких условиях. Однако капитана больше интересовал разговор со стюардессой, а именно ее телефонный номер, чем показания неисправного альтиметра: на самом деле самолет летел на триста метров ниже, чем нужно.
А потом с беспощадной ясностью, как это бывает во сне, он увидел жену и дочь — они сидели в хвосте самолета, который несся прямо на гору. Как всегда, он сел рядом с ними и с нежностью прикрыл им рукой глаза, отправив в глубокий, безболезненный сон. Он был уверен, что маленькая София прильнула к маминому плечу.
14 ноября 1990 года в 19 часов 11 минут 18 секунд рейс 404 авиакомпании «Алиталия» врезался в гору Штадельберг на высоте четыреста метров над уровнем моря всего в пятнадцати километрах от аэропорта Цюриха. Скорость в момент столкновения составляла четыреста узлов. Согласно отчету комиссии, расследовавшей катастрофу, после сигнала об угрозе столкновения с горой у пилота было целых десять секунд, за которые можно было бы принять правильное решение.
Фон Даникен подскочил на кровати, успев проснуться, до того как произошел взрыв.
«Нет, только не это», — сказал он себе, дыша часто и загнанно.
Пока это зависит от него, больше ни один самолет не разобьется.
Он этого не допустит.
44
В шестидесяти километрах к югу, в горной деревушке Кандерштег, в окнах маленького гостиничного номера горел свет. Там перед зеркалом, весь дрожа, стоял обнаженный, спортивного телосложения худощавый мужчина. Выглядел он довольно неправдоподобно: кровавые мазки ярко выделялись на мертвенно-бледной коже. Черные глаза лихорадочно блестели на дне впалых глазниц. Пряди жидких волос приклеились к мокрому лбу.
Призрак умирал.
Его убивал яд.
Одна из его пуль, отлетев от пуленепробиваемого стекла, вошла в живот чуть выше печени. Рана была величиной не больше семечка подсолнуха, но кожа вокруг нее уже окрасилась в нездоровый, желтовато-коричневый цвет, как у синяка недельной давности. С каждым ударом сердца по его плоскому безволосому животу сползал ручеек крови. Он чувствовал груз, который тянул его к земле. Отрикошетив, пуля пробила бронежилет. Небольшая резаная ранка, в которую попало всего лишь несколько микрограммов яда. В противном случае он был бы уже мертв.
Тело его сотрясалось от приступов сильной дрожи. Он закрыл глаза, желая, чтобы все прошло как можно скорее. Дышать стало трудно, взгляд затуманился. Пальцы дергались, словно их все время покалывали иголки. Где-то на задворках своего сознания он уже заглянул в бездну. Там он видел тени — корчащиеся в муках существа. И лица он тоже видел. Его жертвы выкрикивали его имя. Они там его заждались.
Он очнулся и открыл глаза. «Не сейчас, — сказал он себе. — Я еще не готов к переходу».
Приготовив нож и пропитанную спиртом марлевую салфетку, он нащупал пулю и приставил к этому месту лезвие; волевым усилием на мгновение унял дрожь и, сделав резким движением разрез, вытащил пулю, затем приложил салфетку. Спирт обжег словно огнем.
Призрак сел на кровать и заставил себя выпить чаю. Он оставался в постели три часа, не прекращая свою борьбу с ядом. Наконец судорожная дрожь прошла, дыхание пришло в норму. Это сражение он выиграл. Он будет жить, но победа отняла все силы — и душевные, и физические.
Но даже в таком состоянии он не мог позволить себе уснуть. Смыв под душем кровь и обсохнув, он установил на подоконнике свой алтарь, состоявший из веточек смоковницы, горсти земли с фермы, где он жил с родителями, и нескольких капель воды из святого истока реки Гуарано. Он молился Анау, богу подземного мира, и Какочу, Создателю, и просил, чтобы ему позволили найти и убить человека, избежавшего сегодня своей смерти. Закончив, он окропил водой изножье кровати для защиты от злых духов.
И только тогда Призрак заполз на постель.
Во сне голос предупредил его, что никогда он больше не увидит свой дом и что не он убьет
