— Именно. Фон Даникен был, мягко говоря, удивлен. Как выяснилось, оба убитых — соучастники Гассана.
— Скорее всего, совпадение. — По интонации, с которой Лефевер произнес эти слова, было понятно, что ему известно: это что угодно, кроме совпадения.
Паламбо продолжал:
— На следующий день фон Даникен получил отчет медэксперта, в котором говорится, что в обоих случаях пули обработаны ядом. Медэксперт навел справки. Но только один из его коллег — в Скотленд-Ярде — сумел точно определить, какой это яд. Он бывший британский морской пехотинец и видел нечто подобное в начале восьмидесятых в Сальвадоре. Похоже, обычная практика среди тамошних индейцев. Местная разновидность вуду. Англичанин поделился с медэкспертом предположением, что человек, убивший Ламмерса и его партнера, работал или работает на нас. Фон Даникен хочет знать, проводим ли мы операцию на его территории. Сэр, если у нас есть достоверная информация по группе, готовящей взрыв самолета в швейцарском воздушном пространстве, наш долг проинформировать их.
— И что вы ему сказали? — спросил Лефевер.
— Сказал, что узнаю.
— Значит, больше вы с ним не говорили?
Паламбо покачал головой:
— Вы руководили операциями в Сан-Сальвадоре. «Плачущая горлица» тоже ведь ваша?
— Это секретная информация.
— У меня есть допуск к секретным материалам. Один из местных индейцев — некто Рикардо Рейес — был рекомендован к нам на службу. Его мать была наполовину индианкой. Он прошел обучение на базе и был отправлен за океан, но по-прежнему числится в штате.
— Вы хорошо покопались…
— Я думаю, что на курок нажимал именно он.
Адмирал Лефевер подошел к Паламбо так близко, что тот почувствовал, как от него пахнет кофе.
— А вам-то какое дело до моих оперативников?
Паламбо поерзал на стуле, в спину ему упирался его собственный пистолет.
— Никакого. Это не в моей компетенции. Я просто проследил некоторую информацию по Ламмерсу, которого застрелили в Цюрихе.
— И что?
— Сэр, у нас на этого человека досье толщиной дюймов десять. Он десять лет был нашим агентом. Занимался промышленным шпионажем и вышел в отставку в две тысячи третьем году из нашего лондонского представительства. Я все думал, почему Валид Гассан передает взрывчатку людям, пусть только косвенно, связанным с правительством Соединенных Штатов. Что-то во всем этом не так. Я позвонил кое-кому, чтобы узнать: может, Ламмерс перешел на другую сторону?
— И что узнали?
— Да, он перешел на другую сторону, можно и так сказать. Два года назад Ламмерса подхватило министерство обороны. На момент своей смерти он работал консультантом в их разведуправлении. Адмирал, вы можете, ради всего святого, сказать мне, для чего мы устраняем американских агентов?
— Я-то думал, вас больше беспокоит, зачем Пентагону понадобилось сбивать самолет.
— Это мой следующий вопрос.
Паламбо ожидал услышать целую тираду. Вместо этого Лефевер поставил свой кофе на стол и улыбнулся:
— Вам знакомо формирование под названием «Дивизия»?
— «Дивизия»? Нет, сэр, не знакомо.
— Странно. — Лефевер взглядом показал ему на раздвижную дверь в кухню. — Выйдем. Мне нужно покурить.
Паламбо вышел вслед за ним на задний двор. Холодный вечер, серое, жалкое небо. Пока они прогуливались, под ногами звонко хрустел снег.
— Это всё Остин. В нем вся проблема, — сказал Лефевер, вытряхивая сигарету из пачки «Мальборо». — Этот фанатичный сукин сын вот уже где у меня сидит. Со всеми его молитвенными собраниями и фундаменталистским бредом. Не может он держать свои лапы подальше от чужого пирога.
— Вы имеете в виду генерал-майора Джона Остина из ВВС?
— Именно его. Все началось восемь лет назад — еще до одиннадцатого сентября. У парней из Пентагона руки чесались проводить тайные операции на чужой территории. Их до невозможности разозлили террористы, которые распоясались донельзя, и они пошли направо-налево молоть языком, будто ЦРУ не справляется. Жилой комплекс «Хобар-тауэрс» в Саудовской Аравии, взрывы в наших посольствах в Найроби и Дар-эс-Саламе, многочисленные атаки против зарубежных предприятий американских транснациональных компаний. Остин пришел к президенту и попросил разрешения собрать команду оперативников и начать действовать. Президента не пришлось долго уговаривать. Он давил на нас, чтобы мы выяснили, кто стоит за взрывом эсминца «Коул», а мы тогда еще были не в состоянии ответить на его вопрос. Команда Остина нашла преступников почти сразу. Через тридцать дней президент подписал директиву по национальной безопасности, которая давала министерству обороны полномочия для оперативной работы за океаном. Свое формирование они назвали «Дивизией». Остин создал его на базе малоизвестного подразделения, которое тогда называлось агентурно-разведывательным управлением министерства обороны и в основном руководило военными атташе, приписанными к нашим иностранным посольствам. «Дивизия» стремительно развивалась. Через год в ее составе было уже пять команд. Мы говорим о самых грязных и темных операциях. Тайных. Дурно пахнущих. О некоторых не знали ни конгресс, ни президент. Полная свобода действий, о которой любой офицер разведки может только мечтать. Включая и меня. Мне кое-что известно о некоторых их подвигах. Они неплохо потрудились. Не могу не признать. Убрали этого кровожадного лунатика Драко и парочку боевых командиров в Судане. Но успех вскружил Остину голову, и он зарвался — замарал руки в деле с ливанским премьер-министром, наломал дров во время заварухи в Ираке. Мы разведчики. Наша работа — собирать и передавать информацию. Судить и казнить — не наше дело. Это политика, и пусть ею занимаются в Белом доме. Короче говоря, Фил, в конце концов я понял, что так больше продолжаться не может.
— Но, сэр, они же американские агенты.
— Американские! Китаб — иранец. Ламмерс — голландец. Родились и выросли за границей.
— Даже если и так, сэр, почему вы не рассказали все президенту?
— А что я должен был рассказать? Только выставил бы себя на посмешище, как ревнивый соперник. Это же президент дал им все полномочия. Он сам открыл клапан.
— Не уверен, что он одобрил бы сотрудничество американских агентов с иранским преступником, готовящим взрыв самолета.
— Согласен, но он и мне не дал бы добро на внедрение крота в сеть Остина. Он же считает Джона Остина практически святым. Герой, вся грудь в орденах. С первых дней в строю — я имею в виду нашу священную войну с джихадом. Остин разработал план спасения наших заложников в Иране в восьмидесятом. Он первым начал готовить команды спецназа. И, как и наш верховный главнокомандующий, он истово верующий — за Христа готов в огонь и в воду. Что может этому противопоставить такой безбожник и поклонник виски, как я?
— Но попытка спасения заложников потерпела фиаско, — сказал Паламбо. — Мы потеряли восемь человек.
— Это не важно, Фил. Джон Остин — герой. И все, что он говорит, не подлежит сомнению… пока не будет доказано обратное.
— Адмирал, при всем уважении, я не могу просто так стоять и смотреть, как собьют самолет.
— Придется, Фил. У государства не может быть двух независимых спецслужб, которые проводят операции, не согласовывая их друг с другом. Парни слишком давно вышли из-под контроля. Как только эта штука взорвется прямо им в рожу, все закончится. Джону Остину никогда больше не позволят вывести команду в бой.
— И вы послали Рейеса поставить точку?
