мороженому и теперь лизали его все трое, серьезные и довольные. У Лизы мороженое было клубничным, у Сайма — шоколадным, а Виолетта купила себе сливочное эскимо на палочке. В другой руке она держала еще одну порцию — для меня.
Дома усталые дети, педантично выкупанные Виолеттой, быстро заснули, а мы перешли в столовую пить чай.
— Знаешь, как—то вскольз заметила Виолетта, — кажется их все—таки еще не переводят в закрытый павильон. Март мне сказал, что на прошлой неделе приходил доктор и разрешил им оставаться на общей территории еще по крайней мере полгода. И это хорошо, я считаю — там, на общей территории, все—таки веселей.
— Да, = повторил я машинально, думая о своем. — По крайней мере, полгода. Да.
— В конце концов, — продолжила Виолетта чуть раздраженно (она не любила, когда я ее плохо слушал), — в конце концов, эти зоопарки для того и созданы. Какой смысл запирать всех в закрытые павильоны, чтобы никто не мог на них посмотреть?
— Да, — ответил я не слушая, — да, в конце концов, эти зоопарки для того и созданы. Чтобы никто не мог на них посмотреть.
CUSTOM KILL
С восхищением — Эммочке,
с нежностью — Эфраиму,
с приветом — Витьке Семенову,
и с благодарностью — Дине
— Валерик! — сказала Ада Валерьяновна и засмеялась. Смех получился ненатуральным. — Валерик… — прошептала Ада Валерьяновна жалобно. Вышло слишком тихо.
— Валерик. — позвала Ада Валерьяновна ласково и уже на букве «р» поняла, что перестаралась.
— Валерик? — спросила Ада Валерьяновна у зеркала и вздохнула. Пустая квартира ответила тишиной. Ада Валерьяновна надела кухонный фартук, прошла на кухню, подошла к столу, передвинула клубничного цвета заварочный чайник с центра с пола чуть левей, а свою любимую чашку в виде бутона тюльпана — ближе к центру. Потом сняла фартук, покосила на крючок возле раковины, вернулась к столу, убрала чашку в виде бутона тюльпана в холодильник, подумала и засунула туда же тряпочку для вытирания пыли. Достала из холодильника простой карандаш и почесала голову под волосами, собранными в пучок. После чего переместилась в комнату, села и кресло—качалку и взяла телефонную трубку.
— Алло, Валерик? Привет, любимый сын.
— О, мамуля, — раскатился и трубке Валерик, привет, любимый мать. Чего слыхать?
Голос веселый. Он там что, пьет?
— Валюня, у меня тут большая удача. Я сумела полностью освободить эти выходные. И скоро к тебе приеду.
— Когда, мамуль?
Ада Валерьяновна сделала небольшую паузу.
— Сейчас.
На том конце провода все умерли. Ада Валерьяновна начала неспешно считать про себя до десяти. На счете «девять» Валерик воскрес.
— Когда? — переспросил он с ударением на «когда».
— Я же говорю — сейчас, — Ада Валерьяновна подбавила в тон чуточку раздражения. — Сегодня суббота, утро. Как раз удобно. Я доеду до тебя часа за три, нужно посмотреть расписание электричек. И у нас будут целые выходные, до завтрашнего вечера. В понедельник утром мне уже нужно быть дома. В общем, жди меня через три часа.
В этот раз потребовалось сосчитать до пятнадцати.
— Мамуль!
— Что, мой хороший?
— Мамуль, ты уверена, что так этого хочешь?
— Что значит «уверена»? Я не видела тебя почта два месяца! И это при том, что. когда я последит! раз посещала врача, он сказал мне, что у меня ужасные анализы.
На слове «анализы» Валерик тихо икнул.
— Мамуль!
— Да, мои любимый мальчик?
Трубка завибрировала у Ады Валерьяновны в руке.
— Мамуля, я не могу через три часа.
— Что значит «не могу»? К тебе приезжает больная мать, а ты «не могу»? Чем ты, прости пожалуйста, занят? У тебя выходной, на работу тебе не надо.
— У меня докторская конференция в понедельник. Мне нужно готовиться.
— Прекрасно. Ты будешь готовиться, а я пожарю тебе котлеты. Ты любишь мои котлеты.
— Мама, я обожаю твои котлеты.
— Ну вот видишь, — сказала Ада Валерьяновна. Раз. Два. Три. Четыре. Восемь. Девятнадцать. Ада
Валерьяновна покачивалась и кресле—качалке. Кресло—качалка чуть—чуть скрипела.
— Мама, — серьезно сказал Валерик, — пожалуйста, не надо приезжать сейчас. У меня доклад, мне надо готовиться, я очень занят!
— Хорошо, — сухо ответила Ада Валерьяновна, — как скажешь. Не думаю, что в ближайший год мы с тобой еще увидимся, но это, похоже, тебя не волнует. Ну что ж. Слава богу, у меня еще есть дочь!
Тема дочери была опасной темой. После того как четыре года назад дочь отказала матери в какой— то просьбе, Ада Валерьяновна разорвала их отношения навсегда. Только с внуком общалась, его она любила.
— Мам, послушай — начал Валерик.
— Мне нечто слушать, — отрезала Ада Валерьяновна, — я все поняла. — С этими словами она бросила трубку, откинулась в кресле—качалке и посмотрела на часы. Часы показывали без пяти десять. Ада Валерьяновна сидела и следила глазами за секундной стрелкой. Ровно в десять раздался звонок телефона.
— Мам?
— Что?
— Мамуль, это я.
— Я поняла, что это ты.
— Мам, приезжай завтра с утра. Я тебя прошу.
— Что ты меня просишь? Забыть, о том, что я тебе не нужна?
— Нет. Вспомнить о том, что у тебя есть совесть.
— У меня?
— У меня тоже. Я не говорю, что не хочу тебя видеть, мам. Я хочу тебя видеть. Но «сейчас» — это для меня слишком неожиданно, слишком скоро. У меня дела тут, у меня доклад, у меня бумажки везде разбросаны, в доме хлев, я так не могу. Прошу тебя, приезжай завтра. Не сердись.
— Ада Валерьяновна тяжело вздохнула прямо в трубку и качнулась в своем кресле.
— Переживу, куда мне от тебя деваться, произнесла она, смягчив тон. — Я не сержусь Но я не могу приехать завтра, Валерик. Завтра воскресение, с утра к вам нет прямых электричек, а ехать днем будет уже поздно. Давай я приеду сегодня вечером. Ночевать.
— Ты понимаешь, в чем дело… — Валерик замялся. — Ты приезжай, ага. Только меня не будет.
— А где это ты будешь, прости пожалуйста? При том что у тебя доклад.
— Я договорился с Димкой Дуговым, пойду к нему, он поможет мне с докладом.
