Напротив, одним из самых примечательных свойств ее личности было чувство реальности, которое ей никогда не изменяло. Как бы ни была она мистически настроена и глубоко убеждена в том, что действует по велению бога и святых, она всегда, при любых обстоятельствах, соразмеряла свои действия с условиями места и времени, и все ее поведение неизменно отличалось практической целесообразностью.
Явиться к коменданту Вокулера — для Жанны значило сделать самый решительный шаг в своей жизни. И для чего? Для того, чтобы объявить о своей грядущей миссии? Этот поступок плохо совмещается с достоверным психологическим обликом Жанны.
Нет оснований подвергать сомнению самый факт присутствия Пуланжи при первой встрече Жанны с Бодрикуром. Нет также причин думать, что он исказил содержание их разговора. Сомнение — пока что психологического порядка — вызывает названная им дата (май 1428 г.), а также упоминание о том, что Жанна после этого вернулась в Домреми.
Встанем теперь на точку зрения тех биографов, которые полагают, что в показаниях Пуланжи фигурирует неверная дата и что описанная им сцена происходила в действительности не в мае, а значительно позже, в конце 1428—начале 1429 г., т. е. уже после того как англичане осадили Орлеан. В этом случае все поведение Жанны предстает в совершенно ином свете. Становится понятным, почему она просит передать дофину, чтобы он «хорошо держался» и «не вел войны со своими недругами»: не нужно рисковать до того, как ему поможет сам господь. И наконец, середина великого поста — это уже не далекая загадочная веха, но реальный и близкий срок. Иначе говоря, смутное предсказание превращается в ясный замысел.
Такая точка зрения вовсе не осовременивает Жанну и нисколько не умаляет той важной роли, которую играло в ее поведении при встрече с Бодрикуром религиозное самосознание. Просто высказывается предположение, что, придя впервые к Бодрикуру в качестве «божьей посланницы», Жанна уже знала об осаде Орлеана и знала, как ей надлежит действовать. Ее первый шаг был и окончательным шагом: в Домреми она больше не вернулась… {62}
Проверим это предположение по другим материалам.
Бертран де Пуланжи давал показания перед следственной комиссией 6 февраля 1456 г. А неделей раньше, 31 января, комиссия допросила в Вокулере другого свидетеля первой встречи Жанны с Бодрикуром. То был семидесятилетний Дюран Лассар, крестьянин из Бюрей-Ле-Пти, — первый, кому Жанна открыла свой замысел и кто проводил ее в Вокулер. Он приходился ей свойственником, был мужем ее двоюродной сестры, тоже Жанны, но она называла его дядей, потому что он намного ее старше.
На следствии он показал: «Я сам пошел за Жанной в дом ее отца и привел к себе. Она заявила мне, что хочет отправиться во Францию, к дофину, чтобы короновать его, говоря: „Разве не было предсказано, что Францию погубит женщина, а спасет дева?' Она просила меня пойти [с ней] к Роберу де Бодрикуру, чтобы тот приказал проводить ее туда, где находится дофин. Сей Робер сказал мне, повторив несколько раз, чтобы я отвел ее домой, к отцу и дал оплеуху. И, когда Дева увидела, что сей Робер не желает дать ей провожатых, она взяла мою одежду и сказала, что хочет уйти. И она ушла, и я отвел ее в Вокулер. А потом она отправилась оттуда с охранной грамотой к сеньору Карлу, герцогу Лотарингскому. Когда названный герцог ее увидел, он говорил с ней и дал ей четыре франка, каковые она сама мне доказала. А когда названная Жанна вернулась в Вокулер, то жители этого города купили ей мужскую одежду, обувь и все необходимое. Мы с Жаком Аденом из Вокулера купили ей лошадь за двенадцать франков из моих собственных денег; позже, впрочем, Робер де Бодрикур распорядился их возместить. После этого Жан из Меца, Бертран де Пуланжи, Коле де Вьенн, лучник по имени Ришар с двумя слугами Жана из Меца и Бертрана проводили Жанну туда, где находился дофин.
Больше мне ничего не известно, кроме того, что я видел ее в Реймсе на коронации короля» (D, I,
Как видим, показания Дюрана Лассара существенно расходятся с версией Бертрана де Пуланжи: в них ничего не говорится ни о том, что Жанна приходила в Вокулер дважды, ни о том, что она вернулась домой после первой неудачной попытки. Судя по свидетельству Лассара, {63} который был осведомлен об этом эпизоде лучше, чем кто-либо другой, Жанна ушла из Домреми раз и навсегда. И хотя никаких дат Лассар не называет, ясно, что он относит это событие к зиме 1428/29 г.: поездка Жанны к герцогу Лотарингскому бесспорно датируется февралем 1429 г.
В рассказе «дядюшки» Жанны есть одна загадочная фраза. «Она утла, и я отвел ее в Вокулер», — вспоминает Дюраи о том, что последовало за встречей Жанны с Бодрикуром. Но ведь сама эта встреча и происходила в Вокулере; куда же, спрашивается, отвел Дюран свою племянницу»?
На эту явную несообразность обратил внимание еще Ж. Кишера, готовя в середине прошлого века издание материалов процесса реабилитации Жанны. Он объяснил ее ошибкой свидетеля или писца и предложил вместо «Вокулер» читать «Сен-Никола», имея в виду Сен-Никола-де-Пор, близ Нанси (Q, II,
Гипотеза Кишера была принята последующими биографами Жанны с той, однако, оговоркой, что некоторые предпочитали говорить не о Сен-Никола-де-Пор, но о Сен-Никола-де-Сетфон, деревушке по соседству с Вокулером. Сторонники этой версии ссылаются на показания Екатерины Ле Ройе из Вокулера, в доме которой Жанна жила в начале 1429 г. около трех недель. По ее словам, Жанна, отчаявшись получить помощь от Бодрикура, попыталась добраться до дофина самостоятельно. Дюран Лассар и некий Жак Ален (о нем, кстати сказать, упоминает и Лассар) довели ее до Сен-Никола, откуда все трое вернулись, потому что Жанна (раздумала идти дальше, заявив, что так поступать не годится.
В литературе высказывалось также мнение, что показания Бертрана де Пуланжи и Екатерины Ле Ройе в этом пункте вовсе не противоречат друг другу, а просто-напросто относятся к разным фактам. Жанна ходила на богомолье в Сен-Никола-де-Пор и, задумав идти «во Францию», повернула назад, дойдя лишь до Сен-Никола-{64}де-Сотфон (50, т. I,
Но это еще вовсе не значит, что нам следует принять конъектуру Кишера (кстати сказать, единственную в рукописи материалов расследования 1455/56 г., содержащей 136 свидетельских показаний и насчитывающей 207 листов in folio) и читать «Сен-Никода» вместо «Вокулер». Нет ничего легче, чем объяснить неясный текст ошибкой свидетеля или писца; однако сделать это можно, когда ошибка очевидна либо когда другие объяснения неприемлемы. В данном же случае не наблюдается ни того, ни другого. Здесь, на наш взгляд, произошло недоразумение из-за того, что в рассказе Лассара оказалось опущенным одно логическое звено.
Перечитаем еще раз: «Сей Робер сказал мне, повторив несколько раз, чтобы я отвел ее домой, к отцу, и дал оплеуху. И, когда Дева увидела, что сей Робер не желает дать ей провожатых, она взяла мою одежду и сказала, что хочет уйти. И она ушла, и я отвел ее в Вокулер. А потом она отправилась оттуда с охранной грамотой к сеньору Карлу, герцогу Лотарингскому». {65}
А теперь зададим вопрос: где и когда Лассар отдал Жанне свою одежду? Неужели прямо в резиденции Бодрикура, вокулерском замке, сразу после разговора с капитаном? Более чем сомнительно. Очевидно, Лассар и Жанна вернулись в Бюрей-Ле-Пти, в дом Лассара (это совсем рядом с Вокулером, всего в трех километрах, получасе ходьбы), там Жанна взяла мужскую одежду, и Дюран снова отвел ее в Вокулер. Вот эту подробность (возвращение в Бюрей) Лассар и опустил как само собой разумеющуюся. Он вообще был немногословен и, зная много больше других, дал очень краткие показания.
Если в мае 1428 г. Жанна действительно приходила к Бодрикуру, а потом вернулась домой, то об этом
