стал как-то странно смотреть на меня, а я продолжал свои объяснения: 'Да ты что, разве не видел, как ночью горят на небе лампадки? Ну вот, зажигаю-то их я! А попробуй успей! Что, думаешь, легко в стольких лампадах поправить поплавки, фитили, заправить их маслом?.'. Бедолага после этих слов растерялся не на шутку.
И опрыскивание — это тоже яд. От опрыскиваний умирают не только вредители, но и несчастные птицы. Для того чтобы вылечить деревья от болезней, их опрыскивают ядохимикатами, а после заболевают люди. Все отравляют ядом. Разве не разумнее было бы использовать меньше химикатов, а гнилые растения закапывать в землю — вместо того, чтобы закапывать хорошие плоды, как это делают сейчас [чтобы они не падали в цене]. Целая туча ядохимикатов — разве она безвредна для человека? Особенно для маленьких детей — для них все эти ядохимикаты просто смерть. Поэтому дети и появляются на свет уже больными. Одному агроному я сказал: 'Что же такое творится! Вы погубили насекомых, а теперь гибнут люди'. Для того чтобы убить насекомых, опрыскивают цветы, а люди после этого заболевают. А потом изобретут еще какие-нибудь ядохимикаты — сильнее нынешних, да только что мы от этого выиграем?
Уже доказано, что некоторые из насекомых, которых убили опрыскиванием, поедали других насекомых. Сейчас, чтобы избавиться от других, мы будем искусственно разводить тех, что убили раньше. Как же премудро все устроено Богом! Там, где есть сверчки, не бывает комаров. Как-то ко мне в каливу пришел один человек и показал маленькую машинку, отгоняющую комаров звуками, похожими на стрекотание сверчка, только погрубее. Сверчков, услаждающих нас своей музыкой, люди убивают, а после этого хотят на батарейках воспроизвести то же самое, что было сделано Богом. Погубили всех — и сверчков и горлиц... Даже ворона увидеть — и то редкость. Скоро будем ловить ворона и сажать его в клетку.
И вы, опрыскивая деревья, оставляйте что-то и Богу, чтобы Он помогал вам. И если химикат на какой-нибудь листик не попадет, то ничего страшного в этом нет. Все нынешние технические средства не содействуют человеку в его вере. Будучи как-то в гостях, я слышал, как люди говорили: 'Неужели появился новый химикат от такого-то вредителя? А где? За границей?' И тут же давай звонить, выписывать... Постепенно и мирские люди, и монахи отодвигают Бога на последнее место. Люди не придают первостепенного значения духовной эволюции — чтобы все было освящено. Зло в том, что даже мы, монахи, не идем в духовной эволюции впереди людей мирских.
— Геронда, однако масличные деревья действительно портит дакос — масличный вредитель.
— Молитесь по четкам, чтобы дакос ушел. Боритесь с вредителями не одними только опрыскиваниями, попросите о помощи и Христа. Кроме того, нам хочется сделать все так же хорошо, как и в миру. О том, что монахи должны иметь 'мир' иной, мы забываем. Не надо стремиться сделать то же самое, что люди мирские, или даже больше их. О Христе, что — забыли? Я не призываю вовсе не опрыскивать деревьев, но некоторые устраивают с этими ядохимикатами настоящие эксперименты. И когда действительно есть нужда опрыскать деревья, надевайте респираторы.
Лучше кушать плоды, чуть поеденные жучком, чем [красивые на вид, но] опрысканные ядом. Не увлекайтесь опрыскиваниями — сократите их. Молитесь с благоговением — читайте первый псалом[106] и окропляйте деревья святой водой. Если вы будете жить правильно, то и дожди будут литься и гусеницы[107] будут погибать. Бог будет промышлять о вас — нужно иметь благоговение и доверие Ему.
Глава вторая. О том, что эпоха многих удобств равняется эпохе множества проблем[108]
Сердца людей тоже стали железными
Человеческие удобства перешли всякие границы и поэтому превратились в трудности. Умножились машины — умножились хлопоты. Машины и железки уже командуют человеком, превратив в машину его самого. Поэтому сердца людей и стали железными. При всех существующих технических средствах остается невозделанной совесть человека. Прежде люди работали с помощью животных и отличались состраданием. Если ты нагружал на несчастное животное груз больший, чем тот, который оно могло понести, то оно опускалось на колени, и тебе становилось его жалко. Если оно было голодным и жалобно глядело на тебя, то твое сердце обливалось кровью. Помню, как мы страдали, когда у нас заболела корова, — мы считали ее членом нашей семьи. А сегодня люди имеют дело с железками, и сердца их тоже железны. Лопнула какая- нибудь железяка? На сварку ее. Сломалась машина? Везут в автосервис. Нельзя починить? На свалку, душа не болит: 'железо, — говорят, — оно и есть железо'. Сердца людей нисколечко не работают, а ведь таким образом в человеке возделывается самолюбие, эгоизм.
Сегодня один человек не думает о другом. В старые времена, [когда не было холодильников] если еда оставалась на следующий день, то она портилась. Поэтому люди думали о бедняках, говорили: 'Все равно испортится, отнесу-ка ее лучше какому-нибудь нищему'. А тот, кто находился в духовно преуспевшем состоянии, говорил: 'Пусть сначала покушает бедняк, а уже потом — я'. Сейчас оставшуюся еду ставят в холодильник, а о своем ближнем, находящемся в нужде, не думают. Помню, как в те годы, когда у нас бывал хороший урожай овощей и других плодов, мы давали овощи соседям — делились. Куда нам было столько? Все равно излишки испортились бы. Сейчас у людей есть холодильники, и они говорят: 'А зачем отдавать излишки другим? Положим их в холодильник и потом съедим сами'. Я уже не говорю о том, что продукты целыми тоннами выбрасывают или закапывают в землю — в то время как; где-то в других местах голодают миллионы людей.
Из-за машин люди посходили с ума
Современные технические средства все развиваются и развиваются — без конца. Они развиваются быстрее, чем человеческий ум, потому что в их развитии помогает диавол. В старину, не имея всех этих средств, всех этих телефонов, факсов, всей этой кучи приспособлений, люди имели тишину и простоту.
— Геронда, они радовались жизни!
— Да, а сейчас из-за машин люди посходили с ума. От многих удобств они мучаются, их душит тревога. Помню бедуинов, которых я знал в бытность мою на Синае[109], — какие же они были радостные! У них была всего одна палатка, и жили они просто. В Александрии или в Каире они жить не могли — им по душе была жизнь в палатках в пустыне. Если у них было немножко чая, то они не знали куда деваться от радости и славили Бога. Но сейчас цивилизация дошла и до них, и они тоже стали забывать Бога. Бедуины — и те попали под влияние европейского духа! Сперва евреи построили для бедуинов лачуги, потом продали им старые автомобили со всего Израиля [110]. Ох, уж эти евреи... Сейчас у каждого бедуина есть по лачуге, во дворе лачуги — по сломанному автомобилю, а в душе — полно тревоги и переживаний. Автомобили ломаются, бедуины бьются над их ремонтом. И если вглядеться, что они от всего этого приобрели? Головную боль и ничего больше.
В старину вещи были, по крайней мере, крепкими, их хватало надолго. А сейчас — платишь целую кучу денег и покупаешь вещи, которые сразу же ломаются. И предприятиям это на руку — они увеличивают выпуск товаров и весьма наживаются на этом. А людям потом не хватает денег, и стремясь заработать больше, они убиваются на работе. Все эти машины и механизмы — занятие европейцев, которые целыми днями сидят с отвертками в руках. Сначала изготавливают, к примеру, какую-нибудь крышку. Потом делают ее на резьбе, потом с кнопкой — совершенствуют бедную крышку все больше и больше... То есть, постоянно появляются все новые и новые машины и приспособления, и несчастные люди все время хотят чего-то более совершенного. Еще не успев расплатиться за старое, они покупают что-то новое, поэтому они в долгах и в усталости. А взять бедняка: ему тоже хочется автомобиль, он идет и покупает какой-нибудь из самых дешевых. А чтобы его купить, он продает своих волов, лошадей — продает последнее. (Все идет к тому, что скоро на витрину будут выставлять даже ослов и брать деньги за то, чтобы на них поглядеть!) Ну так вот, бедняк — покупает он себе какой-нибудь дешевенький автомобильчик. Машина ломается. 'А к таким машинам, — говорят ему, — запчастей нет'. Бедолага вынужден покупать другую машину. Однако машина последней марки бедняку не по карману, и он покупает какую-нибудь чуть получше той, что была у
