это силы[231]. Поэтому будем делать то, что мы можем, чтобы то, что не можем мы, сделал Бог.
Как-то раз один человек пришел ко мне в каливу и задал вопрос: 'Почему монахи сидят здесь, а не идут в мир, чтобы помочь народу?' — 'Если бы они шли в мир и помогали народу, — ответил я ему, — тогда бы ты спрашивал, почему монахи шатаются по миру. Сейчас они не идут в мир, и ты спрашиваешь, почему не идут'. Потом он говорит мне: 'Почему монахи обращаются к врачам? Почему их не исцеляют их Христос и их Богородица?' — 'Такой же вопрос, — ответил я, — задал мне один врач-еврей'. — 'Он не еврей', — заступился за моего собеседника один из пришедших с ним. 'Неважно, что он не еврей, — ответил я, — сам вопрос чисто еврейский. И я повторю вам ответ, который дал тому еврею, поскольку ситуации похожи'. 'Ты, — сказал я ему тогда, — будучи евреем, должен знать Ветхий Завет наизусть. У пророка Исаии говорится о том, как царю Езекии, который был очень хорошим, Бог даровал еще пятнадцать лет жизни. Бог послал к царю пророка Исаию, который сказал ему. 'Бог дарует тебе еще пятнадцать лет жизни за то, что ты истребил идоложертвенные рощи. А о твоей язве (у царя была язва) Бог говорит, чтобы ты приложил к ней связку сухих смокв, и будешь здрав!'. Раз Бог даровал ему пятнадцать лет жизни, то разве Он не мог исцелить и эту язву? [Конечно, мог], но эта язва могла быть исцелена и связкой смокв'[232]. Не будем же просить у Бога того, что может быть сделано через людей. Будем смиряться перед людьми и просить их помощи.
Человек должен действовать по-человечески до какого-то предела, а потом оставлять все на Бога. Стараться помочь в том, что не может быть сделано по-человечески, это эгоистично. Часто вижу, что такое упрямство происходит по действию диавола для того, чтобы вывести этого человека из строя. Я худо-бедно понимаю, до какого предела можно помогать по-человечески и с какого момента надо возлагать все на Бога. Поэтому, видя, что по-человечески помочь положению нельзя, я воздеваю руки горе, возжигаю пару свечечек, возлагаю затруднение на Бога, и оно тут же разрешается. Бог знает, что я делаю это не от того, что мне лень действовать по-человечески.
Поэтому, когда просят нашей помощи, мы должны поступать рассудительно и помогать, насколько мы можем. А в том, что мы не можем, будем помогать хотя бы одной молитовкой или же возложением всего только на Бога, что тоже является некой таинственной молитвой.
Бог печется обо всем для нашего блага
Бог по природе благ, и Он печется обо всем для нашего блага. Если мы чего-то попросим у Него, то Он даст нам это, если оно служит нашему благу. Бог щедро дарует нам необходимое для спасения нашей души и поддержания телесного здравия, и Его благословение пребудет на нас. А если Он чего-то нам не дает — или для того, чтобы испытать нас, или же для того, чтобы нас уберечь, — то будем не только принимать это с радостью, но и размышлять об этом, чтобы получить от этого пользу. Он знает, когда и как помочь Своему созданию, Он помогает ведомым Ему способом в нужный для этого час. Однако часто Его немощному созданию не хватает терпения, оно хочет получить просимое сию же минуту, как малое дитя, которое просит у матери бублик недопеченным и не может потерпеть, покуда он будет готов. Наше дело просить и терпеть, а добрая наша Мать, Пресвятая Богородица, даст нам просимое, когда оно будет готово.
— Геронда, а в каких случаях помогают святые?
— Они помогают, когда в этом есть действительная нужда, а не когда мы лишь полагаем, что она есть. То есть они помогают, когда нам это на пользу. Понятно? К примеру, ребенок просит у отца мопед, но отец не покупает. 'Мне нужен мопед, — ноет ребенок, — я устаю ходить пешком, мучаюсь'. Однако отец не покупает ему мопед, потому что боится, что сын разобьется. 'Я тебе потом машину куплю', — говорит он сыну, кладет деньги в банк, а когда их накопится достаточно, покупает машину. Так и святые: они знают, когда нам надо помочь.
— Геронда, как мы ощущаем милость Божию?
— Милость Божия — это божественное утешение, которое мы ощущаем внутри себя. Бог устраивает так для того, чтобы мы не находили упокоения в человеческом утешении и прибегали к утешению божественному. Так, например, австралийские греки, оказавшись совершенно одни, приблизились к Богу больше, чем те, кто уехал в другие страны, скажем, в Германию, где греки и ближе к Родине, и в окружении соотечественников. Уехавшим в Австралию трудности очень помогли ухватиться за Бога. Все они уехали с одним чемоданом, оказались вдали от Родины, вдали от родных, а надо было найти работу, учителя для детей и много чего еще. Помощи ждать было неоткуда. Поэтому они обратились к Богу и удержали веру. А в Европе греки не переживали таких трудностей и потому не держатся так сильно и за Бога.
'Просите и дастся вам'[233]
— Геронда, почему мы должны просить Бога о помощи, раз Он знает наши нужды?
— Потому что есть свобода. И, кроме того, когда нам больно за ближнего и мы просим Бога помочь ему, это приводит Его в сильное умиление, потому что тогда Он вмешивается, не нарушая свободы человеческой воли. Бог всецело расположен помочь людям, которые страдают. Однако для того, чтобы Он помог им, кто-то должен Его об этом попросить. Потому что если Бог поможет кому-то притом, что никто не будет просить Его об этом, то диавол выразит несогласие и скажет. 'Почему Ты помогаешь ему и нарушаешь свободу человеческой воли? Он грешник и, значит, принадлежит мне'. Из этого видно и великое духовное благородство Бога, Который даже диаволу не дает права выражать несогласие. Поэтому для того, чтобы вмешиваться, Он хочет, чтобы мы просили Его об этом Он и хочет прийти на помощь сразу же, если это идет нам во благо. Он хочет помогать Своим созданиям в соответствии с их нуждами. По отношению к каждому человеку Он действует отдельно — так, как больше на пользу каждому.
Итак, для того чтобы помог и Бог, и святые, этого должен хотеть и просить сам человек. В противном же случае помогать они не будут. '
'
Знайте, что нашими бывают только страсти и грехи. Что бы мы ни сделали доброго — оно от Бога, каких бы мы ни натворили глупостей, они — наша собственность. Чуть нас оставит Божественная Благодать, как все — мы уже ничего не можем сделать. В жизни естественной, как только Бог лишает нас кислорода, мы сразу умираем. Так и в жизни духовной: только лишь Он чуть отнимает от нас Божественную Благодать, как все — мы пропали. Как-то раз во время молитвы я ощутил радость. Я стоял на ногах несколько часов и ничуть не испытывал усталости. Все время, пока молился, я чувствовал некое сладкое отдохновение, нечто непередаваемое словами. Но вот через какое-то время у меня появился помысел человеческий: 'У меня не хватает двух ребер, и я быстро простужаюсь. Чтобы не терять этого состояния и переживать его, сколько оно будет длиться, надо пойти, взять теплый платок и закутаться, иначе я могу простыть'. Только лишь я принял этот помысел, как свалился на пол. Я пролежал на полу около получаса, потом смог подняться, пойти в келью и лечь. Перед этим, углубляясь в молитву, я ощущал как бы некую воздушность, легкость, радование, невыразимые словами. Но только лишь я принял этот помысл, как упал на пол. Если бы я принял помысл гордый и, к примеру, подумал бы: 'Вот вопрос: есть ли еще хоть два-три человека в таком состоянии, как я?' — то я бы сильно повредился. Мой помысл не был бесовским. Я подумал как человек, как хромой думает о том, чтобы взять свои костыли. Этот помысл был естественным, но, видишь, что со мною случилось даже и от него!
Единственное, что есть у человека — это расположение, и Бог помогает ему в соответствии с этим
