Да, казалось, мир принадлежит им. Они считали, что все должно подчиняться их воле. Покориться им.
Девушка снова наклонилась к уху Ж. Л.
— Джина спрашивает, правда ли, что ты грек.
— Скажи Джине, — ответил Жорж, не переставая улыбаться, — что я с удовольствием отвечу ей, если она станет смотреть на меня как на человека.
— Ишь ты! — воскликнул Ж. Л. — До чего обидчивый!
Джина пожала плечами, отвернулась. Из сероватого тумана вынырнула «зеленая рубашка». Он нес малый якорь, который неизвестно где откопал.
— Ничего не позабыл? — крикнул ему Жорж.
— Надеюсь, что нет.
— А то смотри, потом жалко будет!
— Ты там не строй из себя умника, — сказал «зеленая рубашка». Довольно озлобленным тоном сказал. Лицо у него было квадратное, губ совсем не видно, и это придавало ему скучающее выражение.
— Моим воспитанием никто не занимался, — сказал Жорж. — Мне не так повезло, как вам.
— Тебе повезет, если ты заткнешься раз и навсегда.
— Ты уверен?
— Я же советовал тебе помолчать, — сказал Ж. Л. — Чего ты добиваешься?
Не отвечая, Жорж закурил еще одну сигарету и облокотился о леер. Он увидел, что девушка наклонилась над дырой, образованной взрывом, и что-то внимательно рассматривает внизу, в кочегарке. Ее длинные ноги, узкие плечи и бедра и коротко подстриженные волосы делали ее похожей на паренька. На хмурого паренька, потому что она совсем не улыбалась, а глаза ее вызывали мысль о снеге: у них был тот светло-голубой оттенок, который бывает у плотного, слежавшегося крупнозернистого снега на тенистых склонах гор. Застенчивой, правда, она не была. И диковатой тоже. В ней, вероятно, была сдержанность молодой аристократки, не способной заговорить с незнакомцем без всех этих китайских церемоний, которые приняты в ее кругу.
— Когда сила не на твоей стороне, — продолжал Ж. Л., — разумнее помолчать.
— Не всегда, — отозвался Жорж, выпуская клубы дыма. — Это доказывают многочисленные исторические примеры.
— Да заткнись ты! — воскликнул «зеленая рубашка». — До чего же надоел!
Губы его напоминали шрам, оставшийся после пореза бритвой. Он успел передать якорь на яхту и теперь смотрел на Жоржа вызывающе. Два других парня бесшумно приближались к их группе.
— Не следует волноваться, — сказал Ж. Л., опасавшийся, вероятно, что обстановка может слишком накалиться.
Девушку, стоявшую в десяти шагах от них, сцена эта, видимо, совсем не интересовала.
— К тому же нам пора сматываться! — добавил Ж. Л. Одной рукой он уже подталкивал «зеленую рубашку» к трапу. — Ладно, не связывайся!
Но теперь внимание Жоржа привлекло поведение девушки. С невозмутимым видом (хотя за его спиной все еще громко говорили что-то) он подошел к ней и проследил за ее взглядом. В глубоком колодце вначале он увидел лишь хаотическое нагромождение железного лома. Что же заметила там она? Он был и заинтригован, и в то же время немного обеспокоен.
— Джина! — позвали ее.
Парни один за другим покидали корабль, перелезая через леер. Девушка явно колебалась, словно ей хотелось заговорить с ним. Красивой она, конечно, не была, уж слишком «тощая козочка» на вкус Жоржа, но в ней чувствовалось что-то затаенное, своя индивидуальность, и обращаться с ней следовало очень осторожно, подобно тому, как осторожно разворачиваешь хрупкий пергамент, исписанный непонятными знаками.
— Вы все-таки могли бы его оттуда вытащить, — произнесла она.
Сумасшедшая. Она смотрела на него своими ледяными глазами, и ему становилось явно не по себе. А она добавила тем же усталым тоном:
— Разве у вас нет уважения к мертвым?
И только тогда он разглядел сквозь решетку металлического настила, в самой глубине, в ощетинившемся обломками полумраке, придавленное балкой человеческое тело со странно вывернутыми руками. Значит, ни Даррас, ни Ранджоне не заметили трупа, обследуя трюм! Боже, как у него ломило в висках! А может быть, есть еще и другие несчастные, погибшие во время взрыва и оставшиеся там, внизу! Жорж попытался скрыть свое волнение. (Разве бы мог он, если принадлежал к команде судна, не знать, что один из матросов убит?) Он спокойно сказал:
— Вы правы. Я постараюсь это сделать.
Совсем близко он видел ее гладкое, не умеющее улыбаться лицо. Ее снова позвали:
— Пошли, Джина!
На этот раз она послушалась.
Жорж последовал за ней, чтобы помочь перелезть через леер; затем яхта удалилась под оглушительный треск мотора. «Как это я мог их не услышать?» Видимо, всеми мыслями он был тогда с Мадлен.
НОРА
Чивитавеккья
Медные буквы были привинчены полукругом на корме. Ни один из парней не взглянул на него, когда он убирал трап. Только девушка повернула голову в его сторону, и тут ему показалось, что он ее уже видел прежде, что ему было знакомо это лицо, только теперь оно помолодело, словно время двигалось вспять! Очень скоро туман поглотил и яхту, и шум мотора; белое безмолвие вновь завладело кораблем и властно напомнило Жоржу о мертвом помощнике кочегара.
10
Чем ниже спускался он в эту страшную бездну, тем невыносимее становился этот запах горелого масла, мокрого угля, запах катастрофы. Когда же он наконец, совершая чудеса акробатики, добрался по покореженным железным трапам и случайно уцелевшим балкам до самого низа, то услышал какие-то странные резкие звуки. Крысы! Лучи его электрического фонаря выхватили из темноты огромную, величиной с кролика, крысу с закрученным кольцами, неправдоподобно длинным хвостом. Вид ее не вызвал у Жоржа отвращения. Он с детства привык к животным, одно время у него даже жил уж. С трудом протиснулся он к груде листового железа, помешавшей Даррасу и его товарищу обнаружить мертвеца. Дальше шла совершенно непроходимая полоса, вся ощетинившаяся острыми обломками, железными прутьями. Однако взрывная волна произвела весьма странное действие в утробе судна: некоторые предметы были полностью изуродованы, другие же почти не пострадали, как, например, диск машинного телеграфа, отброшенный на кучу угля, и медный рупор мегафона. Среди всего этого хаоса поблескивали застывшие в трагической неподвижности рукоятки и шатуны, напоминавшие части какого-то огромного скелета. Фонарь осветил ряд железных бочек со сделанными по трафарету надписями. Жорж искал, каким путем ему пробраться к мертвецу. Свет, проникавший в кочегарку через пролом, не доходил до самых глубин. И вдруг, за искореженным листом железа, перед топкой с сорванными дверцами, он увидел тело помощника кочегара! Железная балка перебила ему поясницу. Это был человек лет тридцати, с бескровным лицом и следами въевшейся угольной пыли вокруг глаз. Его, должно быть, сразу же убило взрывом, еще до того, как эта железная громадина придавила его. Он был без рубашки, в одних синих шортах, на шее повязан платок. На груди и бедрах — глубокие ожоги. Жорж не чувствовал уже ни ужаса, ни жалости, он просто был подавлен сознанием непоправимости свершившегося, но к этому примешивалось уже
