Гаршин

рассказ словами, что и на этом поприще Рябинин 'не преуспевал'. Гаршин обещает вернуться к судьбе Рябинина в другом рассказе, но к этой теме он больше уже не возвращался.

Гаршин не дожил до того времени, когда он мог бы увидеть и указать Рябинину другой путь — настоящий путь освобождения 'глухарей' и всего рабочего класса от ужаса угнетения.

Борьба двух течений в русской живописи, которые символически представлены в рассказе Рябининым и Дедовым, в тот период обозначилась особенно ярко. Друзья Гаршина, художники Ярошенко и Савицкий, выступили с картинами, посвященными острым социальным темам. Ярошенко выставил картины 'Кочегар', 'Невский проспект ночью', 'Причины неизвестны' и другие, Савицкий — картины 'На войну', 'Беглый', 'Крючники'. Свои картины они показывали на тех же выставках, где Перов и Прянишников выступали с 'Птицеловами', 'Рыболовами', 'Охотниками'.

Симпатии Гаршина были всецело на стороне Ярошенко и Савицкого. Картина 'Кочегар' вызвала глубокое восхищение Гаршина и, по словам некоторых биографов, именно она вдохновила Гаршина написать 'Художников'.

Мыслям о задачах искусства, высказанным в 'Художниках', Гаршин оставался верен всю жизнь.

В отзывах о художественных выставках он резко критиковал живописцев, уходящих от острых тем жизни в 'чистое' искусство, в пейзажи, натюрморты, и 'невинные' сюжеты.

'Много раз уже было замечено, — писал Гаршин, — что пейзажная живопись у нас сделала больше, сравнительно с жанром, успеха. Что за причина этому явлению? Неужели бедность русской жизни и истории драматическими моментами, достойными перейти на полотно? Нет, этому нельзя поверить! Причина лежит не в бедности сюжетов, а скорее в самих художниках. Они, как и вся наша интеллигенция, в большинстве случаев настолько оторваны от родной почвы, настолько мало знакомы с русской жизнью, что сродниться с сюжетом русским, родным, прочувствовать его для них дело весьма хитрое'.

Писательница Л. И. Микулич, как-то, гуляя с Гаршиным в саду, спросила у него, видел ли он сам работу 'глухарей'. Гаршин ответил: 'Да, я был на заводе'.

Попутно разговор зашел на модную тогда тему о необходимости 'любить всех и все'. Писательница добавила иронически: 'Не трудно любить былинку, за что ее не любить? Трудно любить тех, кто причиняет зло существам, любимым нами'.

Гаршин задумался и решительно ответил: 'Да, это правда. Если я люблю 'глухаря', как я могу любить тех, кто упрятал его в этот страшный котел?'

Дальше Гаршин стал развивать мысль, что ответственность за положение 'глухарей' несет общество. Зло существует потому, что общество относится к нему равнодушно, терпит его. 'Конечно, мы сами создаем весь ад, все страдания нашей жизни', горячо доказывал Гаршин.

Почти в одно время с 'Художниками' Гаршиным была написана сказка 'Attalea princeps' — о гордой пальме, боровшейся в одиночестве за свободу.

Образ гордой пальмы, томящейся в стеклянной клетке оранжереи, приходил ему в голову не раз. Еще в начале 1876 года, когда молодей студент сам, точно невольник в тюрьме, томился вынужденным бездействием, когда его юношеский энтузиазм и жажда подвигов в борьбе за свободу угнетенного человечества еще не нашли неожиданного выхода в кровавых боях на Балканском полуострове, Гаршин написал на эту тему стихотворение 'Пленница'.

Прекрасная пальма высокой вершиной
В стеклянную крышу стучит;
Пробито стекло, изогнулось железо,
И путь на свободу открыт.

И отпрыск от пальмы султаном зеленым
Поднялся в пробоину ту;
Над сводом прозрачным, под небом лазурным
Он гордо глядит в высоту.

И жажда свободы его утолилась.
Он видит небесный простор,
И солнце ласкает (холодное солнце!)
Его изумрудный убор.

Средь чуждой природы, средь странных собратий,
Средь сосен, берез и елей
Он грустно поникнул, как будто бы вспомнил
О небе отчизны своей.

Отчизны, где вечно природа пирует,
Где теплые реки текут.
Где нет ни стекла, ни решеток железных,
Где пальмы на воле растут.

Но вот он замечен; его преступленье
Садовник исправить велел —
И скоро над бедной прекрасною пальмой
Безжалостный нож заблестел.

От дерева царский венец отделили,
Оно содрогнулось стволом,
И трепетом шумным ответили дружно
Товарищи-пальмы кругом.

И снова заделали путь на свободу,
И стекла узорчатых рам
Стоят на дороге к холодному солнцу
И бледным чужим небесам.

В сказке 'Attalea princeps' разработан тот же сюжет, но здесь мотив о пальме, рвущейся на свободу, звучит острее и революционней, и сама сказка создана рукой замечательного художника.

В большом городе была оранжерея, в которой росли чудесные заморские растения. В оранжерее было тесно. Растения корнями переплелись между собой и боролись за каждую каплю влаги и пищи. Они тосковали о широком просторе, о синем небе и свободе, но стеклянные рамы оранжереи давили их кроны, стесняли, мешали им жить и развиваться.

Среди других растений росла здесь красивая, гордая пальма Attalea princeps. Она была выше всех, красивей всех. На пять сажен возвышалась она над верхушками своих соседей. Растения ее не любили. Они считали ее гордой и заносчивой и завидовали ей. Однажды пальма предложила растениям общими усилиями навалиться на рамы, раздавить стекла и вырваться на свободу. Растения отказались. 'Глупости!