Пришлось, не соло нахлебавшись, возвращаться назад…. Причалил к острову часа на три с половиной раньше объявленного времени, вылез на берег. Чувствую – что-то не так. Вернее, слышу…. Со стороны «девичьей» палатки доносятся громкие эротические стоны-всхлипы, блин. Подошёл, заглянул через маленькое пластиковое окошко. А там Мазай, Юлька и Ленка такое вытворяют. Типа – порнографические немецкие актёры и артистки скромно отдыхают в сторонке. Причём, моя юная и трепетная возлюбленная всё это проделывает с нескрываемым удовольствием и большим знанием процесса. То бишь, предмета…. Собрал вещи по-тихому, прихватил документы и ключи от машины, сел в лодку, оттолкнулся от берега и засвистел – со всей дури. Через полминуты из палатки выскочила голая растрёпанная Юлька. Засмущалась, охнула – огорчённо так, потерянно. Я, естественно, прокричал, мол: – «Прощай навсегда, любовь моя нежная! Не поминай лихом!». Прокричал, да и погрёб…. Добрался до города, машину поставил в гараж. Пошёл в магазин, затарился на совесть – водка, пиво, сосиски, тушёнка, хлебушек. Заперся в квартире, отключил все телефоны и электричество – дабы никто звонками не отвлекал. Да и ушёл в глубокий затяжной запой. То ли на пять суток, то ли на шесть. Уже не вспомнить…. А с Юлькой я больше не виделся и не разговаривал. Она в Москву уехала и поступила в ВШП. То есть, в Высшую Школу Полиции. Говорят, что и Мазай переводится в столицу. Может, боится, что я его – в отместку – пристрелю. А может, так очарован Юлькиными сексуальными талантами. Не знаю…. Вот, дядя Гриша, и вся история. Найдёшь – что посоветовать?
– Найду, – пообещал Антонов. – Только подожди минутку.
Он извлёк из полиэтиленового пакета банку с пивом и, прикрыв её подушкой (чтобы не было «пшика»), вскрыл. После этого Григорий – в десяток глотков – опорожнил банку, аккуратно поставил её под кровать, икнул, блаженно улыбнулся и посоветовал:
– Не стоит, Поэт, так убиваться. Всё могло, поверь мне, сложиться гораздо хуже.
– Куда уже – хуже?
– Туда. Представь себе такую картинку. Не произошло бы этого сексуального происшествия, и всё пошло бы по накатанной дорожке. Стандартные ухаживания, томные вздохи при Луне (под Луной?), невинные поцелуйчики. Через годика два – весёлая и разгульная свадьба. Счастливая семейная жизнь. Рождение первого ребёнка, второго. Поездка с друзьями на озеро. Ты с детьми уезжаешь на рыбалку. Возвращаетесь – по объективным причинам, понятное дело – раньше положенного времени. Причаливаете к берегу, а из палатки друзей доносятся громкие эротические стоны-всхлипы, блин…. Вот, Димон, где засада конкретная и злая. Просекаешь? Так что, тебе радоваться надо, что эротический казус вовремя произошёл. То бишь, до свадьбы…
– А, что? – вымученно улыбнулся Димка. – В этих рассуждениях что-то есть. Типа – насквозь оптимистическое…. Ладно, дядь Гриш, пойду я. Выздоравливайте.
Дверь за Поэтом закрылась. Гришка подошёл к столу и, включив телевизор, попал на канал «Ностальгия».
На телевизионном экране Алла Пугачёва – молодая ещё, в бесформенном целомудренном балахоне – вдохновенно пела:
– Как же эту боль – мне преодолеть? Расставанье – маленькая смерть. Расставанье – долгий – путь к причалу. Где-нибудь, когда-нибудь, мы встретимся – опять…. Там, где – ты, нет – меня. Вот, и всё. Прощай…
Глава семнадцатая
Охотник
– Мерзкого, пакостного и грязного окружающего мира, – крутя баранку, пробормотал Санька. – Мира – с маленькой буквы. Ничего, очистим. Отскоблим. Отмоем. Кровушкой, понятное дело, отмоем…. В этом году сезон осенней охоты открывается с тринадцатого августа. То есть, через полторы недели. Надо полноценно потренироваться. Хотя бы разок. Чтобы рука – в нужный момент – не дрогнула…. Да и материалы по предполагаемой добыче неплохо было бы прослушать ещё разок. Что называется, в безлюдной лесной тишине, не опасаясь посторонних любопытных ушей…
Джип выехал на просёлочную дорогу, ещё через полчаса свернул на лесную – ухабистую, кривую и неровную, проехав по которой километра три с половиной, остановился.
Дальше пути, как могло показаться, не было – дорогу перегораживал полосатый шлагбаум, украшенный солидным амбарным замком. Дужки замка были продеты через металлические скобы, приваренные как к «телу» шлагбаума, так и к толстенной железной трубе, надёжно вкопанной в землю. Мало того, к торцу трубы был прикреплён жестяной диск, на котором была изображена чёрная упитанная авиабомба, перечёркнутая толстой красной полосой. Чуть ниже диска была закреплена прямоугольная табличка с доходчивым текстом: – «Внимание! Проезд и проход запрещён! Мины! Проводятся сапёрные работы! Стреляем без предупреждения!».
Романов, не заглушив двигатель, выбрался из машины, подошёл к закрытому въезду, достал из кармана пятнистой куртки длинный ключ и, отомкнув замок, отвёл шлагбаум в сторону.
– Шарнир, похоже, слегка заржавел, – недовольно пробурчал Санька. – Поскрипывает, зараза. Надо будет маслицем машинным смазать на обратном пути.
Он забрался в джип и, проехал вперёд метров пятнадцать-двадцать, вновь нажал на тормоз. Вышел, вернул шлагбаум в прежнее положение, навесил замок, повернул ключ против часовой стрелки. Ещё через минуту джип, мягко перекатываясь по лужистым выбоинам и разбрасывая во все стороны мутные брызги, покатил дальше.
– Как приятно – оказаться на приватной территории, – сообщил сам себе Романов. – То бишь, на территории собственного профессионального полигона. Слов не хватает….
Вертя-крутя руль, он тихонько напевал:
Он побывал-посетил незабываемый Буэнос-Айрес всего-то один раз. На две недели, в рамках совместной суперсекретной операции, проводимой российским ГРУ и тамошним «Эскадрона смерти».
– Чудесная страна, – бормотал сквозь стиснутые зубы Санька. – Столько всего и всякого. Все города и городки Аргентины очень сильно и безнадёжно политизированы. В одних коммунисты и социалисты преобладают, в других хустисиалисты мазу держат, в-третьих – правые ультра и наци, в-четвёртых – военизированные католики. И грызутся тамошние пацаны между собой – не приведи Бог…. Но все они – так, или иначе – ненавидят коррумпированных козлов. А коррумпированных «козлов в погонах» – вдвойне. Ненавидят и – совместными дружными усилиями – тупо уничтожают, позабыв о межпартийных разногласиях. Славные и приятные ребята. Вот, у кого надо учиться. Закон – законом, но справедливость – превыше всего. В том числе, и всех законов, даже вместе взятых…
Джип, обиженно хрюкнув, остановился. Дальше начиналась непроходимая Топь, надёжно защищавшая Санькин приватный полигон с трёх сторон. Вернее, с трёх и четырьмя пятыми четвёртой стороны.
Эта территория – общей площадью примерно в пять с половиной квадратных километров – напоминала собой внутренность пустой водочной бутылки. Болота, болота, болота – практически со всех сторон. И «бутылочное горлышко» – узкий короткий перешеек с извилистой лесной дорогой и шлагбаумом.
Шлагбаум, собственно, Санька – пару лет назад – и установил. И знак с авиабомбой, перечёркнутой красной полосой, он повесил. И табличку прямоугольную с доходчивым текстом на ней – чуть пониже знака – приладил. Да и в лесу – по краешкам болот – расставил столбики с закреплёнными на них предупреждениями. Мол: – «Мины! Мины! Мины вокруг!». Действенная и эффективная штуковина, надо признать. Российские обыватели, любящие шастать по лесу в поисках грибов и прочих дикорастущих растений, только двух вещей и боятся – чёрных злых гадюк и мин, оставшихся ещё со времён Великой Отечественной Войны. Или же просто мин, появившихся не пойми и откуда, лишь бы слух об их существовании бодренько перемещался по округе…
Таким образом, у Романова появился личный полигон. Сиречь, надёжная лесная база. Она же –
