гнутых ножках. На узорчатой столешнице лежала огромная книга в тёмно-синем бархатном переплёте, украшенном драгоценными и полудрагоценными каменьями.
– Это наша ресторанная «Книга почётных посетителей», – любезно пояснил халдей. – Полистайте, уважаемые гости! Посмотрите, кто сюда заглядывал до вас…
Алина, неторопливо перекидывая толстые страницы белого плотного картона, шёпотом прокомментировала:
– Такое впечатление, что сюда весь цвет современной российской элиты заходить изволил. Или же – надо говорить – изволили? Депутаты, мэры, губернаторы, известные балетные примы, юмористы, писатели-фантасты и звёзды эстрады. Да и местная австрийская публика, включая министров и природных аристократов, не гнушается в этой «Книге» написать пару-тройку тёплых слов…. Ладно, и мы, чисто по- парагвайски, чирканём в этом Талмуде несколько любезных и вежливых фраз. Правда, милый?
– Чирканём. Почему бы, собственно, и нет? – благостно позёвывая, согласился Лёха. – Любезный, выдай-ка ручку! Что это такое? Китайская шариковая дурь? Совсем охренел в атаке? Нормальную вещь выдай! Чтобы в руки было не стыдно взять…. Вот, совсем другое дело. Уважил. Можешь, когда захочешь. Веди дальше…
Мебель в ресторанном зале оказалась неожиданно-европейской – хлипкие столы и стулья на вычурно- изогнутых ножках. Правое крыло зала было предусмотрительно отведено под парагвайскую свадьбу. Левое же было заполнено самой обыкновенной публикой – австрияками и австриячками вперемешку с туристами и туристками.
Предложенное ресторанное меню оказалось под стать мебели – мидии, лягушачьи лапки, карпаччо, креветки с омарами, гусиная печёнка в трюфелях, испанская паэлья, прочие аналогичные разносолы. Ну, и солидный ассортимент вин прилагался – местные австрийские, французские, испанские, итальянские, калифорнийские…
Алексей, стараясь выглядеть естественным, огляделся по сторонам.
Занято было примерно половина столиков. В основном, парами – дамы с оголёнными плечами, армейские офицеры в парадной форме. Хотя и штатские попадались – в смокингах и фраках.
На низкой сцене, расположенной посередине зала, что-то наигрывали на балалайках и ложках дюжие парни в белых льняных рубахах, расшитых разноцветными петушками и медвежатами. После них дородная тётушка старательно и душевно пропела пару русских народных песен. Типа: – «Степь. Да степь – кругом. Путь – далёк – лежит. В той степи – глухой – замерзал ямщик. И, набравшись сил, чуя – смертный час, он – товарищу – передал наказ. Ты, товарищ мой, не попомни зла. В той степи глухой – схорони меня…».
Публика вяло и равнодушно похлопала в ладоши, уделяя, в основном, внимание кухонным изыскам и дорогим винам.
Вскоре в зале, в сопровождении трёх дюжих охранников, появился Аматов – дородный пожилой дядечка в белом летнем костюме.
Дядечка выглядел солидно и презентабельно донельзя. Ростом – под метр девяносто пять. Грузен и вальяжен – килограмм на сто пятьдесят запросто потянет. Чёрная кучерявая шевелюра, очки в платиновой оправе. На левом запястье красовался массивный золотой «Ролекс». На безымянном пальце правой руки был выставлен на всеобщее обозрение перстень с нехилым чёрным брильянтом.
– Натуральный «шеф» из мультика про капитана Врунгеля, – едва слышно хмыкнув, прошептала Аля.
После краткой процедуры знакомства Аматов забрал основную нить мероприятия в свои пухлые и хваткие ручонки. Последовали цветастые и заковыристые тосты, сопровождавшиеся двусмысленными шуточками и «солёными» анекдотами.
«Этот австрийско-русский гад посматривает на Альку с нескрываемо-плотоядным интересом», – начал злиться Лёха. – «Так и раздевает взглядом, тварь похотливая. А наша легкомысленная фройляйн Мюллер- Вагнер его в этом старательно поощряет. Глазками, блин горелый, так и стреляет. Принимает различные игривые и завлекательные позы…. Тьфу, да и только! Ага, на сцену поднялся старенький скрипач. Осторожно коснулся – длинным смычком – струн…. Да, большой мастер, ничего не скажешь…».
Через некоторое время Алина выразила горячее желание – немного помузицировать.
– Без вопросов, прекрасная парагвайская донна! – обрадовался-оживился Аматов. – Просим, просим! Проходите на сцену!
Аля, элегантно сверкнув пикантным разрезом на платье, поднялась со стула, и, вызывающе покачивая стройными бёдрами, проследовала к сцене, где что-то негромко наигрывал пожилой скрипач, обладатель совершенно немыслимой, седой и лохматой шевелюры.
Девушка, взойдя по короткой лесенке, небрежно постучала старика по плечу сложенным японским веером, дождавшись, когда он опустит смычок, протянула лист нотной бумаги и, улыбнувшись, произнесла несколько длинных фраз.
Скрипач – в первый момент – посматривал на Алину с явной неприязнью, как и полагается смотреть на взбалмошных богатых дур, но, вот, его лицо подобрело и расплылось в широкой улыбке. Бросив ещё один быстрый взгляд на листок нотной бумаги, обладатель седой гривы согласно закивал головой.
Аля грациозно уселась за рояль, сбросила с правой ноги туфельку немыслимой красоты с десятисантиметровым каблучком-шпилькой, и освобождённой ступнёй несколько раз нажала на латунную педаль, приноравливаясь к её ходу.
Скрипач вышел на самый край подиума и, солидно откашлявшись, громко объявил:
– Уважаемые дамы и господа! Сейчас прекрасная и обворожительная фройляйн Герда, обладательница совершенно неземной красоты, прибывшая к нам из одной далёкой южной страны, исполнит старинный немецкий романс – «Серебряное прозрение»!
Старик медленно приблизил смычок к тонким струнам изящной скрипки цвета переспелого абрикоса. Алина осторожно коснулась пальцами чёрно-белых клавиш рояля и запела:
Когда приходит он – уже – под вечер, Бродяга-ветер, с розою в руке. Несёт её – прекраснейшей из женщин, И тишина – купается в реке…
Когда приходит он. Уже – под вечер…
Тогда – вновь просыпаются желанья. И память – словно чей-то громкий вскрик… На краюшке обрыва – мирозданья Вы не волнуйтесь. Я уже привык… На краюшке обрыва – мирозданья…
Ещё сюжет. Уже на склоне лета, Тот ветер испугался, убежал. Она пред ним предстала – не одета, Совсем другого он тогда – желал… Она пред ним предстала – не одета… Я прихожу всегда – уже – под вечер. С бордовой розой, трепетный – уже.
За целый час – до вожделенной встречи, Она меня встречает – в неглиже…
За целый час – до вожделенной – встречи… Романса нить – серебряная пыль. Вуаль на клавишах – по-прежнему – прозрачна… Она вновь уверяет: это – быль. И на меня глядит – так однозначно… Романса нить – серебряная пыль…
Песенка была очень короткой и простой, но старый скрипач умудрился превратить её в настоящий шедевр – ресторанная публика зашлась в экстазе, кавалеры тут же побросали своих прекрасных дам и, неистово аплодируя, бросились к подиуму…
Только минут через десять Аля, сопровождаемая восхищёнными мужскими возгласами и завистливыми женскими взглядами, вернулась на место.
«Странно, но сброшенная туфелька вновь оказалась у неё на ноге», – удивился Алексей. – «Когда она только успела надеть её – в этой беспокойной чехарде? Чертовка шустрая…. Интересно, а куда это подевался милейший Александр Михайлович? Был – и нету. Неужели, гнида скользкая и подозрительная, соскочил с крючка?».
Но вскоре Аматов, в компании с огромным букетом шикарных алых роз, вернулся к столику и, преданно посматривая на Алину похотливыми глазёнками, сделал неожиданное (Или же, наоборот, насквозь ожидаемое?), предложение:
– Может, счастливые парагвайские молодожёны, переберёмся ко мне домой? Гости пусть выпивают, закусывают и веселятся. Естественно, за мой счёт…. И не спорьте, пожалуйста! Неужели вы думаете, что я возьму с вас деньги? Никогда! Считайте этот банкет моим скромным свадебным подарком. Вернее, первым – из череды – подарком…
– А, что мы будем делать у вас дома? – подозрительно прищурившись, спросил Лёха.
