Юрий Андропов. Последняя надежда режима.

городка.

Сразу же поползли слухи, что Попелюшко похищен службой без­опасности. Надежда на то, что он скоро вернется, исчезла. Наконец его труп выловили из Вислы, в ста с лишним километрах от Варшавы. Сразу после того, кик было сообщено о смерти Ежи Попелюшко, тысячи ноликов собрались возле церкви Святого Станислава, где последние четыре года служил ксендз Ежи. Опасаясь, что весть о смерти Попелюшко приведет к массовым демонстрациям и столкновениям с полицией, священники и лидеры «Солидарности» призвали к спокойствию.

Лех Валенса сказал:

— Они хотели убить не только человека, поляка и священника. Они хотели убить надежду на то, что в Польше можно обойтись без насилия в политической жизни.

Со временем стало известно, что руководил похищением пол­ковник Адам Петрушка из службы госбезопасности. Провел эту опера­цию капитан Пиотровский, когда-то преподававший математику в стар­ших классах. Капитан работал в четвертом отделе, который следил за деятельностью церкви. Ему помогали двое лейтенантов — Вальдемар Хмелевский и Лешек Пекала. Их опознал водитель Попелюшко.

Трое сотрудников МВД во главе с капитаном Пиотровским оста­новили машину Попелюшко на пустынной дороге. Его несколько раз ударили и засунули в полицейскую машину. Потом с машиной что-то случилось, она остановилась. Попелюшко вырвался и бросился бежать. Пиотровский бросился за ним, свалил. Ксендза избили и засунули в багажник.

На суде капитан Пиотровский рассказал:

— Я ударил Попелюшко несколько раз по голове. Наверное, впервые в своей взрослой жизни я бил человека. Потом я что-то за­сунул ему в рот.

За месяц до похищения Пиотровского вызвал к себе полковник Петрушка. В кабинете сидел также и подполковник Лешек Вольский, начальник варшавской службы безопасности. Они говорили о том, что пора прекратить игры с Попелюшко.

Полковник Петрушка сказал:

— Настало время принять решительные меры. Надо его так напугать, чтобы у него случился сердечный приступ. Я не думаю, что должен объяснять, что это решение принято на самом верху.

Полковник Петрушка на суде сказал, что капитан Пиотровский неправильно его понял. Но полковник разразился большой обвинитель­ной речью против Польской католической церкви. Он обвинил ее в разжигании ненависти против марксизма и государства. Петрушка рассказывал, какой трудной была его работа: офицеры госбезопасно­сти не знали, что такое воскресенье, дети не видели отцов...

Приговор был суровым. Убийц ксендза Попелюшко приговорили к длительным срокам тюремного заключения. Они отсидели и вышли на свободу. Ненавидимые всей страной, они попросили власть дать им возможность начать новую жизнь. Им изменили внешность и выдали но­вые документы на другие фамилии...

На похороны Ежи Попелюшко собралось четыреста тысяч чело­век, они заполнили все прилегающие к костелу улицы. В первый раз после введения военного положения выступал Лех Валенса. И когда люди услышали его имя, они подняли вверх два пальца — знак «Мы по­бедим».

— Если у Польши есть такие священники, — говорил тогда Ва­ленса, — Польша не погибнет.

После похорон тысячи поляков прошли по улицам Варшавы с транспарантами «Солидарности». Запрещенный и, казалось, уничтожен­ный властями профсоюз показал, что он жив и что народ ве­рит «Солидарности». Полиция не вмешивалась.

Собор Святого Станислава, в котором служил когда-то ксендз Ежи Попелюшко, стоит на площади имени американского президента Вудро Вильсона. Еще недавно площадь носила имя Парижской Коммуны. Возле костела стоит памятник самому Попелюшко, сбоку очень трога­тельная скульптура, изображающая детей, участвовавших в 1944 году в Варшавском восстании. Вдоль всей стены костела установлены мемо­ риальные плиты с названиями тех мест, где полвека назад убивали поляков, *- от Майданека до Катыни. Убитый ксендз Ежи Попелюшко по-прежнему остается символом борьбы с коммунистическим режимом. У памятника Ежи Попелюшко лежат живые цветы и горят с печи...

Сам генерал Ярузельский со временем скажет: — В 1981 году мы добились военной победы, но потерпели политическое поражение.

Это правда. Но свою репутацию генерал сберег. Чехословацких руководителей, которые в 1968 году пригласили чужие армии, прези­рают. А у Войцеха Ярузельского полно защитников даже среди бывших диссидентов, которые говорят, что, если бы он не ввел военное по­ложение, порядок в Польше наводил бы главнокомандующий войсками Варшавского договора маршал Куликов. Хотя маршал Куликов, как он говорит, такого приказа не получал.

КОМИТЕТ И ПАРТИЯ

Говорят, что, если бы не Андропов, а кто-то другой руково­дил КГБ, репрессии в стране могли принять сталинские масштабы. Это, конечно, не исключено. Находились члены политбюро, которые по каждому поводу требовали жестких мер. Андропов считал, что в массовых репрессиях нужды нет.

Руководитель представительства КГБ в Польше генерал-лейте­нант Виталий Григорьевич Павлов вспоминал, как в начале августа 1981 года он привел к Андропову польского министра внутренних дел Чеслава Кишака. Кишак подробно рассказал о ситуации в стране и по­делился планами на случай введения военного положения.

— Надо подходить к этому очень осторожно, — предостерег его Андропов. — Арестуете вы сто человек и сразу создадите многие сотни врагов из числа членов их семей и близких друзей. Лучше точ­но изымать ключевые фигуры.

При этом Андропов привел пример из своих наблюдений за ра­ботой сплавщиков леса в Карелии.

— Когда на реке возникал затор из бревен, сплавщики нахо­дили «ключевое» бревно и ловко его вытаскивали. Все! Затор ликви­дирован, сотни бревен плывут дальше. Вот так, — сказал Андропов, — лучше и действовать. Не увлекайтесь числом еще и потому, что чем больше вы арестуете людей, тем больше будет шума на Западе.

Но масштаб и накал репрессий определялись волей генерально­го секретаря. А Брежнев лишней жестокости не хотел. Писателю Константину Михайловичу Симонову он сказал:

— Пока я жив, — и поправился: — Пока я в этом кабинете, крови не будет.

Зато можно с уверенностью сказать, что другой человек на посту председателя КГБ, не наделенный изощренным умом Андропова, не додумался бы до такой всеобъемлющей системы идеологического контроля над обществом.

Комитет рождал не смертельный, как когда-то, но все равно страх. Партийная власть не была такой страшной. Она была более открытой. Партийным чиновникам можно было попытаться что-то дока­зать. С тайной властью спорить невозможно. Человека признавали преступником, но это делала невидимая власть. Оправдываться, воз­ражать, доказывать свою правоту было некому и негде. КГБ никогда и ни в чем не признавался.

Член политбюро Виктор Гришин писал в своих воспоминаниях:

«С приходом в Комитет государственной безопасности Андропов отменил все меры по демократизации и некоторой гласности в работе госбезопасности, осуществленные Хрущевым. По существу, восстановил все, что было во время Сталина (кроме, конечно, массовых репрес­сий)...

Он добился восстановления управлений госбезопасности во всех городах и районах, назначения работников госбезопасности в НИИ, на предприятия и учреждения, имеющие оборонное или какое-либо другое важное значение. Органы госбезопасности были восстановлены на железнодорожном, морском и воздушном транспорте...