Копыта лошади моей…
Лишь одиночество одно —
Вот всё, что здесь душе дано.
Нет ни следа души живой,
Зато тут — мертвые со мной.
И хоть враждебный феодал
Давно часовню разобрал,
Находит отдых от трудов
Крестьянин тут, где прах отцов
Был схоронен в былые дни,
Тут, где молились все они.
Да, если б в старости моей
Устал я от борьбы страстей,
И связи с жизнью оборвал,
То верно бы остаток дней
В долине этой коротал.
У озера, где все молчит,
Восстановил бы старый скит —
Простую келью из камней
(Как Мильтон некогда мечтал)
И наблюдал бы вечерами,
Как день, скрываясь за горами, Уходит от ползущей мглы
С вершины Бурхопской скалы.
Когда уже угас закат,
Но отсветы еще дрожат…
«Вот так же, — думал я б тогда, Уходит радость навсегда,
Талант и юность… Где их след?
И вот — ты одинок и сед.
Гляди ж на темный строй вершин, На лес, не пророни ни слова,
При виде Драйхопских руин
О Розе Ярроу вспомни снова…»
И слыша в час предгрозовой,
Как бури мрачные крыла
Шуршат за дальнею горой,
Я б мог, когда гроза пришла,
Сесть на могилу колдуна —
Священника, что погребен
За кладбищем (был проклят он, И камень вечно затенен
Стеной, и мимо свет скользит!
Так суеверие твердит).
Сидеть и слушать мрачный рев
Озерных пенистых валов,
Следить взмах крыльев-парусов, Что над клокочущей волной
Взмывают снежною стеной,
И лебедь вновь отваги полн
Стремится грудью в пену волн!
И лишь когда упорный град
Расправится с моим плащом,
Я встану, поверну назад,
Уйду в мой одинокий дом,
