«Святая Дева! Что за взгляд!
Как бледен лик, но как горят
Глаза в тот миг, когда дрожат
В них отблески огня!
Как он на лорда посмотрел!
Я взгляд такой бы не стерпел, Хотя б за это лорд велел
Мне подарить коня!»
7
Но этот суеверный страх,
Что в их сердца вселил монах, Рассеять Мармион хотел:
«Фитц-Юстас, ты б хоть песню спел! —Так он пажу сказал, —
Ужель не знаешь ни одной,
Чтоб скоротать досуг ночной?
Я что-то задремал!»
8
«Охотно, — юноша в ответ, —
Но лучшего певца здесь нет,
Я не порадую ваш слух…
Вот Констант, наш веселый друг, Искусно арфою владел
И лютнею, а как он пел!
Дрозд в светлый Валентинов день, Укрывшись под лесную сень,
Иль лунной ночью соловей —
И те не спели бы нежней!
По чьей вине в недобрый час
Те песни отняты у нас?
Кто слышит их? Скала в волнах?
Или скучающий монах?
Кто их обрек на долгий плен
Средь Линдисфарнских серых стен?
Попробую по мере сил
Спеть ту, что Констант так любил».
9
Напев Фитц-Юстаса звучал,
Как ветер средь шотландских скал.
Он переполнен был тоской.
Нередко я напев такой
Слыхал в Шотландии моей,
Он лился из долин, с полей,
Рождаясь где-то за холмом,
Где колос падал под серпом,
То резкий голос запевал,
То песню дикий хор взвивал,
И я подолгу в тишине
Внимал ей, и казалась мне
Та песня — жалобой людей,
Лишенных родины своей…
И думал я: «С какой тоской
Звучит она в земле чужой,
В Канаде, у озер без края,
В Кентукки, там, где глушь лесная, Иль в Сусквеганне у болот,
