в принципе возможно)[255].
Сейчас уже можно утверждать: эксперимент, проведенный в Грузии, определенный успех принес. Дело за реабилитацией российского либерализма.
Выводы
Изучая опыт Грузии, можно прийти к заключению, что тактический успех реформы заложен в трех ключевых составляющих. Первый – это консолидация всего государственного аппарата. Успех грузинских реформ не только в том, что было сделано, но и в том, каких глупостей удалось избежать. Отдельное искусство и умение требуется не только для того, чтобы развиваться, идти вперед, но и чтобы сдерживать, убеждать. Без единой позиции этого не добиться.
Второй – адаптивный подход. Вот как его описывает Бендукидзе:
В идеале, конечно, надо проводить все реформы. В худшем случае – хоть какую-то из них. А в реальности нужно заниматься теми реформами, которые возможно осуществить. Вопрос осуществимости преобразований актуален всегда: если ты не нашел политических союзников внутри правящей группы, реформа сорвется.
Бывший советник Бендукидзе и нынешний главный советник премьер-министра Вато Лежава убежден, что «в реформы надо верить – это дает силы и определенную наглость заниматься тем, что ты еще сам не до конца понимаешь, как работает, поэтому и результаты тебе неизвестны».
Наконец, третье – это эффективное использование политического капитала. Его нельзя экономить, вкладывать следует быстро и так, чтобы потом получить максимальную отдачу. Вспоминает Бендукидзе:
Еще когда обсуждали мое назначение, президент спрашивал, не поздно ли проводить реформы. На что я сказал: «Знаете, реформы надо делать в течение полугода». «Ой, а у нас же полгода уже прошли, – говорит Жвания, – значит, уже поздно?» А Саакашвили предложил: «Давайте будем отсчитывать полгода со времени реального присоединения Аджарии. Ну вот, у вас есть некоторое время на реформы».
О том, что у реформаторов в распоряжении есть лишь краткий «медовый месяц», предупреждал и бывший премьер-министр Эстонии Март Лаар: «У лидеров Грузии не так уж много времени. Удобный момент для принятия чрезвычайных мер… будет длиться только несколько месяцев, возможно, год. Если Грузия не использует этот шанс в своих интересах, в проигрыше окажемся все мы»[256].
Все эти советы, глубокий кризис, в котором пребывала страна, и мандат доверия со стороны населения заставляли власть спешить с проведением модернизации. Чем скорее происходит трансформация, тем больше можно успеть: страну буквально заставали реформами врасплох, не давая заинтересованным в торможении группам времени на мобилизацию.
Как ни парадоксально, но из опыта Грузии следует вывод, что при экстренной трансформации либеральные реформы нужно проводить «авторитарной рукой». «Если надо создавать государство заново и добиваться быстрого роста экономики, то надо забыть об учебниках. И, уж конечно, это касается старых и неправильных учебников», – убежден Лежава.
Родилась 16 мая 1966 года в Тбилиси.
В 1990 году получила диплом с отличием факультета правоведения Тбилисского государственного университета.
В 2004 году заместитель министра экономического развития, в 2005–2008 годах заместитель государственного министра по координации реформ.
Член правительственной комиссии по реформированию Гражданского кодекса, доктор права, профессор Грузинского технического университета (ГТУ) и Свободного университета, канцлер ГТУ.
Абсолютно все участники процесса реформирования страны, с которыми мне довелось общаться, рассказывают о постоянной спешке, которая сопутствовала их работе.
Профессор Грузинского политехнического университета (ГПУ) Кетеван Кокрашвили вспоминает, что ощутила эту гонку еще во время первой встречи с Бендукидзе, когда ее только приглашали на работу в государственный аппарат:
Не прошло и двух недель с тех пор, как Каху назначили министром экономики. Около 12 часов ночи позвонил мой друг и говорит: «Помнишь, три дня назад я просил у тебя юридической консультации? Так вот, это был вопрос Кахи Бендукидзе. Он хочет с тобой встретиться». После нашей получасовой беседы Каха сказал: «Я хочу, чтобы вы стали моим заместителем, приходите завтра в полдень на работу». Я говорю: «Завтра же воскресенье!» «А какое, – говорит, – это имеет значение?» Вот тогда я уже абсолютно точно знала, что у меня не будет ни субботы, ни воскресенья, ни дня, ни ночи.
Но у этой спешки обнаружился побочный эффект – серьезная нехватка в обществе информации о происходящих изменениях, что иногда снижало результативность самих реформ. По мнению Лежавы, «при таких темпах реформ это просто невозможно: если хочешь сделать 25 реформ в год, то разъяснять их всем времени не остается».
Сожалея о возможностях, упущенных властью, вице-президент НКО «Новая экономическая школа – Грузия» Гиа Джандиери отмечает:
«Продать» образ Грузии как оазис демократии проблематично. А вот как оазис рыночных реформ – было бы очень легко. В первый же год реформаторы предложили идею малого правительства и сразу же стали претворять ее в жизнь. И ничего не сделали, чтобы рассказать обществу, как это будет происходить. Со стороны правительства, я думаю, не рекламировать то, что они решили упразднить многие функции, было большой ошибкой – и очень многие не поняли, что происходит. Не поняли не только те, кто против рынка, но и те, кто за.
С Джандиери согласен и журналист Олег Панфилов, в конце 2009 года переехавший жить и работать в Грузию: «С людьми надо разговаривать. Недостаток молодых реформаторов в том, что они плохо продумали информационную политику».
Упущение реформаторов признает и Екатерина Шарашидзе, руководившая администрацией президента с ноября 2006 по февраль 2008 года и с декабря 2008 по декабрь 2009 года:
Да, наверное, мы сделали ошибку, что не объяснили всего подробно. Но или ты объясняешь, и все равно людям не понравится, и процесс будет идти очень медленно и трудно. Или, что называется, «рубишь сплеча», и это приносит свои плоды достаточно скоро. Увы, мы потеряли много доверия из-за того, что так поступали. Мы надеялись, что наши действия вызовут поддержку общества и мы сможем осуществлять достаточно жесткие меры. А оказалось, что по дороге надо все равно заниматься каким-то популизмом. Мы не осознавали, что за те большие сдвиги, которые произошли в обществе, люди не будут благодарны.
Политолог Александр Рондели называет такую разъяснительную работу «социальной анестезией». Поскольку ее было недостаточно, выходило так, что, «хотя Саакашвили и делал новую страну, резал он по живому». Неудивительно, что спустя некоторое время это аукнулось митингами несогласных с политикой нынешней власти. Это, в свою очередь, негативно сказалось на степени инвестиционной привлекательности страны, на повышение которой работали реформаторы.
Постсоветское общество, получая свободу, не знало, что с ней делать. Как было раньше хорошо, когда кто-то принимал решения за тебя, говорил, что делать можно, а чего – нельзя, и хотя свободы было мало, но жизнь-то была куда более предсказуемой, а значит, спокойной! А тут вдруг свалилась на тебя ответственность, и даже толком не объяснили, что с ней делать… Зачем эти перемены, лучше пусть все идет своим чередом! Не объяснив, в чем заключаются причины кризиса, случившегося в стране накануне революции, невозможно в полной мере обеспечить легитимность антикризисных действий. Реформы сами по себе болезненны, поскольку вынуждают отказываться от привычек. Причем болезненность их ощущается сразу же, а вот полноценные результаты почувствовать можно лишь спустя некоторое время.
Радикальные реформы в экономике, увы, не бывают без социальных издержек. И грузинские реформы не стали исключением из правил: их социальная цена такова, что не все группы населения выигрывают одинаково. Молодое поколение сумело воспользоваться открывшимися возможностями, в то время как старшее, привыкшее жить в других условиях и менее мобильное, имеет гораздо меньше шансов адаптироваться. В его менталитете переплетаются традиционализм как привязанность к одному виду деятельности и «советизм», проявляющийся в надежде на нечто, называемое «государством». И это ни в
