– Время и труд.
– Фрэй, ты утопист, – я погладил острый край одного из сякэнов, которые были в фигурном порядке прикреплены на стене. Сюрикэн напоминал цветок. – Утопист и сказочник.
Он не ответил, снова уткнувшись в экран.
Я строю из себя циника, но, пожалуй, сам не верю в то, что говорю. Он не сказочник. Если какая-то идея приходит ему в голову, он развивает ее до конца. Если он принимает какое-то решение, то исполняет его с маниакальной настойчивостью. Временами это страшно, словно рядом с тобой не человек. Иногда же наоборот, чувствуешь себя недочеловеком по сравнению с ним.
Помню, когда к нам попал Пузик, я собирался сдать его властям – не хотел лишних проблем. Но Фрэй не позволил. С дотошностью старой няньки, порой обдирая пальцы в кровь, он выковыривал этого найденыша из скорлупы, в которой тот укрылся от внешнего мира. Я бы так не смог. Единственной моей благотворительностью была попытка научить безграмотного мальчишку читать, но и ее я так и не довел до конца.
Пузик бежал из колонии для малолетних преступников, что находилась по ту сторону, рядом с резервацией. Улепетывая от полиции, пацан не придумал ничего лучше, как кинуться в Стикс. Реку-то он переплыл, но попутно наглотался всякой отравы, так что, когда мы обнаружили его на берегу, был уже полумертвым. С отравлением удалось справиться с помощью Чень Шеня. Не знаю, что там было в колонии – судя по всему, что-то не лучше чем в резервации – но долгое время Пузик напоминал мне звереныша, совершенно не приспособленного к нормальной жизни.
У парнишки нет вшитого кода, и, скорее всего, он уже может спокойно жить за пределами резервации – вряд ли его еще ищут, а сделать новые документы для нас сейчас не проблема. Но он не хочет… что ж, мы в ответе за тех, кого приручили.
– Чего затих? Решил все же забрать себе? – Подал голос Фрэй.
Я очнулся и понял, что уже минут пять разглядываю кусаригаму.
Не так давно Фрэй и меня пытался привлечь к своему странному увлечению оружием. Именно тогда он подарил мне кусаригаму – это было японское холодное оружие немного необычного вида, состоявшее из серпа, к которому цепью крепился ударный груз. Я тогда долго смеялся и сказал, что, если здесь есть цепь с гирькой, это еще не значит, что я смогу управляться с этим оружием. Фрэй же на полном серьезе прочел мне лекцию по технике владения кусаригамой, еще более невероятную оттого, что сам он этим приспособлением никогда не пользовался. И хотя я теперь знаю, как нанести противнику удар с помощью гирьки, или запутать цепью, а потом атаковать серпом, и даже разок попробовал метнуть сам серп, подарок так и остался висеть на стене у Фрэя.
Оружие должно быть простым и родным. Все навороты – лишь пыль в глаза. Сам Фрэй, располагая такой невообразимой коллекцией, никогда не расстается лишь с одним ножом – старой потрепанной 'Вишней', которая уже много лет служила ему верой и правдой.
– Похоже, что твой подарок – это единственное, что у меня сейчас осталось своего, – грустно сказал я.
Фрэй не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Или сделал вид, что не обратил.
– Завтра ночью пойдешь со мной в 'Бездну' – у меня есть одна идейка.
Отказываться было бесполезно – он просто скажет свое коронное 'я так решил', и будет действительно так, как он решил. Спрашивать, что за 'идейка', еще бесполезней – если бы хотел, уже бы рассказал. Из всего 'богатого' выбора мне оставалось только кивнуть.
Я вошел в комнату, которую мне выделили в доме Фрэя. Она была оглушительно пуста и безлика. Только сейчас до меня дошло, что после взрыва в своей квартире я потерял все – осталось только то, что на мне. Не скажу, что я привязан к вещам, храню что-то на память или не могу без чего-то обойтись. Но было странное чувство, будто ты остался голым посреди огромного поля. Ощущение звенящей пустоты, словно тебе предлагают начать все с самого начала. Пожалуй, впервые в жизни я испугался этого одиночества – мне стало необходимо, чтобы кто-то был рядом, услышать человеческие голоса, попробовать эмоции.
Я спешно вышел из комнаты и, захлопнув за собой дверь, прислонился к ней с другой стороны. Казалось, что пустота будет ломиться вслед за мной сквозь эту дверь, пытаться ухватить за руку, за край одежды. Но пустота не рвалась – ей это не нужно, она и так была повсюду.
Я выдохнул. Усмехнулся. Схожу с ума, не иначе.
Первый этаж дома Фрэя я называл 'казармами'. Здесь жили его боевики, многие временно, но часто это временно затягивалось настолько, что ничем не отличалось от постоянно. Здесь была общая кухня и тренировочный зал, в котором Гудвин гонял 'старичков', чтобы они не теряли навыков. А многие теряли – жизнь стала размеренней, и, вращаясь на 'золотом прииске' Фрэя, они очень быстро стали переплавляться из матерых бойцов в бизнесменов. Сошки поменьше становились вышибалами, менеджерами и прочей мало-внятной шушерой. Настоящих чистых силовиков оставались единицы.
К примеру, Манос. Это его сейчас гонял врукопашную Гудвин в тренировочном зале. Никто, кроме Гудвина, не хочет с ним даже тренироваться. Их сложно винить: страх смерти для многих продолжает оставаться главным, а Манос может убить одним прикосновением.
У грека был совершенно уникальный дар (или, как сказали бы на материке, мутация). К тому же дар- перевертыш: та же сила, что под ладонями Маноса останавливала сердце, могла заживлять мелкие порезы и синяки. Фрэй говорил, что если бы этому парню дали возможность изучать анатомию и медицину, то со временем он мог бы превратиться в гениального врача или даже целителя. Но Маносу такого шанса не дали. Еще подростком, не подозревая о своем даре, он убил несколько человек. Выбор был невелик: либо тюрьма, либо резервация. Его дара испугались.
Гудвин в очередной раз положил здорового грека на лопатки, используя знакомый прием из самбо, и остановил ребро ладони в сантиметре от его горла:
– Ты мертв.
Манос обезоруживающе улыбнулся и поднялся на ноги, схватившись за протянутую ладонь наставника:
– За сегодня в шестой раз. Еще четыре.
Возможно, Фрэй был прав насчет школы. Сейчас самое время что-то менять. Подбирать то, что выбросили остальные. Превращать мусор в золотые слитки. У Фрэя свои радужные замки на воде.
На другой стороне зала, точно так же как я прислонившись к стене, стоял Зило. Этот тип очень явственно меня недолюбливал, и не пытался скрыть своего отношения. Он преклонялся перед Фрэем и никак не мог понять особенного внимания своего кумира ко мне. Для многих, кто появился недавно, это была загадка. Я практически не принимал участия в делах группировки, но в то же время был неразрывно с ней связан, Фрэй прислушивался к моему мнению, хотя обычно не слушал никого.
Зило не сводил с меня своих странных переливающихся, словно разлитый бензин, глаз. У него не было особого дара, он попал сюда именно за эти глаза – они меняли цвет и, наверно, только их хозяин мог сказать, что означал тот или иной оттенок, и означал ли он что-то вообще.
– Инк, не хочешь потренироваться? – Гудвин на секунду отвлекся перед следующим поединком с Маносом.
– Нет уж, у меня и так насыщенный день.
– Вообще-то, Фрэй сказал тебя не спрашивать. Но я думал, ты согласишься, – тренер подошел ко мне совсем близко, неуловимым движением отстегнул мою цепь и забрал себе. Сделано это было настолько четко, без малейшего волнения, что я не смог заранее ухватить его намерений.
– Рукопашная. Никакого оружия.
– Брось, я не буду с тобой драться, – меня немного покоробила такая бесцеремонность, да и без цепи было как-то неуютно. Я сложил руки на груди, всем видом демонстрируя, что не собираюсь двигаться с места. Гудвин слишком спокоен и невозмутим – сложно было сказать, что ждет меня дальше.
– Со мной и не надо драться. Но, если не будешь двигаться – останешься бит. Зило, разомнись с этим упрямцем.
В бензиновых глазах боевика сверкнула нехорошая радость. Этот действительно изобьет только так, и не посмотрит, что тренировка.
